Яркие поэты современности, которые скоро могут войти в школьные учебники. Часть 1

Современная поэзия настолько разная и многогранная, что читателю бывает крайне сложно определиться в предпочтениях. Для кого-то мерилом поэтического таланта остаются Пушкин и Ахматова, а кто-то находит неповторимое очарование в стихах современных поэтов. На самом деле, среди наших современников немало талантливых авторов, которые способны затронуть сердца читателей, найти неординарные рифмы и сказать о главном в стихотворных строках.

<h2>Александр Кушнер</h2>

Иосиф Бродский называл его одним из лучших лирических поэтов ХХ века. Талант Александра Кушнера трудно переоценить. В его стихах переплетаются времена и судьбы, его рифмы моментально запоминаются и навсегда остаются в душе. Он заставляет читателя думать, спорить, включаться в обсуждение и забывать о времени. В творчестве поэта есть поиски смысла жизни, рассуждения о главном и вера во всепобеждающую силу любви.





Кто-то плачет всю ночь.

Кто-то плачет у нас за стеною.

Я и рад бы помочь —

Не пошлет тот, кто плачет, за мною.

Вот затих. Вот опять.

— Спи, — ты мне говоришь, — показалось.

Надо спать, надо спать.

Если б сердце во тьме не сжималось!

Разве плачут в наш век?

Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?

Суше не было век.

Под бесслезным мы выросли флагом.

Только дети — и те,

Услыхав: «Как не стыдно?» — смолкают.

Так лежим в темноте.

Лишь часы на столе подтекают.

Кто-то плачет вблизи.

— Спи, — ты мне говоришь, — я не слышу.

У кого ни спроси —

Это дождь задевает за крышу.

Вот затих. Вот опять.

Словно глубже беду свою прячет.

А начну засыпать,

— Подожди, — говоришь, — кто-то плачет!

Александр Кушнер



* * *



Евангелие от куста жасминового,

Дыша дождем и в сумраке белея,

Среди аллей и звона комариного

Не меньше говорит, чем от Матфея.

Так бел и мокр, так эти грозди светятся,

Так лепестки летят с дичка задетого.

Ты слеп и глух, когда тебе свидетельства

Чудес нужны еще, помимо этого.

Ты слеп и глух, и ищешь виноватого,

И сам готов кого-нибудь обидеть.

Но куст тебя заденет, бесноватого,

И ты начнешь и говорить, и видеть.

Александр Кушнер



* * *



Вот счастье — с тобой говорить, говорить, говорить.

Вот радость — весь вечер, и вкрадчивой ночью, и ночью.

О, как она тянется, звездная тонкая нить,

Прошив эту тьму, эту яму волшебную, волчью!

До ближней звезды и за год не доедешь! Вдвоем

В медвежьем углу глуховатой Вселенной очнуться

В заставленной комнате с креслом и круглым столом.

О жизни. О смерти. О том, что могли разминуться.

Могли зазеваться. Подумаешь, век или два!

Могли б заглядеться на что-нибудь, попросту сбиться

С заветного счета. О, радость, ты здесь, ты жива.

О, нацеловаться! А главное, наговориться!

За тысячи лет золотого молчанья, за весь

Дожизненный опыт, пока нас держали во мраке.

Цветочки на скатерти — вот что мне нравится здесь.

О тютчевской неге. О дивной полуденной влаге.

О вилле, ты помнишь, как двое порог перешли

В стихах его римских, спугнув вековую истому?

О стуже. О корке заснеженной бедной земли,

Которую любим, ревнуя к небесному дому.

Александр Кушнер



<h2>Вера Павлова</h2>

Стихотворения Веры Павловой наполнены чувственностью и эротизмом. Кому-то стихи поэтессы покажутся слишком откровенными, стыдливо-обнажёнными. Её строки ранят и заставляют думать. Вера Павлова настолько искренна в своих произведениях, что по её стихам можно восстановить биографию поэтессы, и увидеть себя сквозь призму её творчества.



Любовь - урок дыханья в унисон.

Беда - урок дыхания цепного.

И только сон, и только крепкий сон -

урок дыхания как такового.

Освобождён от обонянья вдох,

а выдох не татуирован речью,

и проявляется в чертах - двух-трёх

лица - лицо щемяще человечье.

Ты - человек. Запомни: только ты

и более никто - ни зверь, ни птица -

спать можешь на спине, чтоб с высоты

твоё лицо к тебе могло спуститься,

чтоб, выдохнув из лёгких чёрный прах,

дышать как в детстве, набело, сначала,

и чтобы по улыбке на устах

твоя душа впотьмах тебя узнала.

Вера Павлова



* * *



Сквозь наслоенья дней рождений

все лучше виден день рожденья.

Сквозь наслоенья наслаждений

все наслажденней наслажденье

вобрать и задержать в гортани

большой глоток дождя и дыма...

Чем ближе мы подходим к тайне,

тем легче мы проходим мимо.

Вера Павлова



* * *



Я из-под палки изучаю

чудные Господа дела:

жизнь несерьезна, но печальна.

Серьезна смерть, но весела.

О смерть, твой вкус кисломолочен

и вечнозелен твой покой,

твой полный курс, как сон, заочен

и весь - бегущею строкой.

Вера Павлова



* * *



"Нас. Вас"

Мы любить умеем только мертвых.

А живых мы любим неумело,

приблизительно. И даже близость

нас не учит. Долгая разлука

нас не учит. Тяжкие болезни

нас не учат. Старость нас не учит.

Только смерть научит. Уж она-то

профессионал в любовном деле!..

Вера Павлова



* * *



Нежности мурашки,

ноты для слепых.

Плоше первоклашки

я читаю их.

Может быть, Мефодий,

может быть, Кирилл

для её мелодий

ноты смастерил.

Чем же уступает

музыка любви?

Тем, что уступает

музыку — любви.

Знаю: звёзды — ноты

для глухонемых.

Но не знаю, кто ты —

муж или жених?

Тут вступает ветер

(хор с закрытым ртом):

Муж на этом свете

и жених на том.

Вера Павлова



* * *



О чем? — О выживанье после смерти

за счет инстинкта самосохраненья,

о мягкости, о снисхожденье тверди

небесной напиши стихотворенье.

SOSреализм — вот метод: каждой твари

по паре крыльев — рифм — воздушных весел,

чтоб не пропали, чтобы подгребали,

чтоб им дежурный голубь ветку бросил

небесной яблони, сиречь оливы,

цветущей, пахнущей, вечновесенней... —

О том, что умирание счастливым

заметно облегчает воскресенье.

Вера Павлова



<h2>Сергей Гандлевский</h2>

Поэзия Сергея Гандлевского очень близка и понятна. Его вполне можно было бы назвать классиком ХХ века, однако он далеко не столь консервативен в своём творчестве. Его стихотворения будто находятся вне времени и моды, но при этом отличаются яркой образностью и актуальностью. Его стихи могут восприниматься по-разному, но после них всегда остаётся светлый след в душе.



Среди фанерных переборок

И дачных скрипов чердака

Я сам себе далёк и дорог,

Как музыка издалека.

Давно, сырым и нежным летом,

Когда звенел велосипед,

Жил мальчик – я по всем приметам,

А, впрочем, может быть, и нет.

– Курить нельзя и некрасиво...

Всё выше старая крапива

Несёт зловещие листы.

Марина, если б знала ты,

Как горестно и терпеливо

Душа искала двойника!

Как музыка издалека,

Лишь сроки осени подходят,

И по участкам жгут листву,

Во мне звенит и колобродит

Второе детство наяву.

Чай, лампа, затеррасный сумрак,

Сверчок за тонкою стеной

Хранили бережный рисунок

Меня, не познанного мной.

С утра, опешивший спросонок,

Покрыв рубашкой худобу,

Под сосны выходил ребёнок

И продолжал свою судьбу.

На ветке воробей чирикал –

Господь его благослови!

И было до конца каникул

Сто лет свободы и любви!

Сергей Гандлевский



* * *



Самосуд неожиданной зрелости,

Это зрелище средней руки

Лишено общепризнанной прелести —

Выйти на берег тихой реки,

Рефлектируя в рифму. Молчание

Речь мою караулит давно.

Бархударов, Крючков и компания,

Разве это нам свыше дано!



Есть обычай у русской поэзии

С отвращением бить зеркала

Или прятать кухонное лезвие

В ящик письменного стола.

Дядя в шляпе, испачканной голубем,

Отразился в трофейном трюмо.

Не мори меня творческим голодом,

Так оно получилось само.



Было вроде кораблика, ялика,

Воробья на пустом гамаке.

Это облако? Нет, это яблоко.

Это азбука в женской руке.

Это азбучной нежности навыки,

Скрип уключин по дачным прудам.

Лижет ссадину, просится на руки —

Я тебя никому не отдам!



Стало барщиной, ревностью, мукою,

Расплескался по капле мотив.

Всухомятку мычу и мяукаю,

Пятернями башку обхватив.

Для чего мне досталась в наследие

Чья-то маска с двусмысленным ртом,

Одноактовой жизни трагедия,

Диалог резонера с шутом?



Для чего, моя музыка зыбкая,

Объясни мне, когда я умру,

Ты сидела с недоброй улыбкою

На одном бесконечном пиру

И морочила сонного отрока,

Скатерть праздничную теребя?

Это яблоко? Нет, это облако.

И пощады не жду от тебя.

Сергей Гандлевский



<h2>Вера Полозкова</h2>

Её стихи находятся где-то на грани прозы и поэзии, они покоряют своей правдивой прямотой и даже некоторой жесткостью. Эмоциональность и четкость в стихах Веры Полозковой взывают к переосмыслению собственной жизни, заставляют спорить и думать. Творчество поэтессы вызывает неоднозначные отзывы, но не оставляет равнодушным.



Когда-нибудь я отыщу ответ.

Когда-нибудь мне станет цель ясна.

Какая-нибудь сотая весна

Откроет мне потусторонний свет,

И я постигну смысл бытия,

Сумев земную бренность превозмочь.

Пока же плечи мне укутывает ночь,

Томительные шепоты струя,

И обвевая пряным ветром сны,

И отвлекая от серьезных книг...

И цели совершенно не ясны.

И свет потусторонний не возник.

А хочется, напротив, хмеля слов

И поцелуев, жгущих все мосты,

Бессовестного счастья, новых строф -

Нежданной, изумрудной красоты;

Бессонницы, переплетений - да! -

Сердцебиений, слившихся в одно...

А что до бренности, так это всё тогда

Мне будет совершенно все равно.

Обрушится с уставших плеч скала:

Меня отпустит прошлых жизней плен.

Мне перестанут сниться зеркала,

И призраки, и лабиринты стен...

И, может, не придется ждать сто лет.

Я знаю - зряч лишь тот, кто пил сей хмель...

Вот в нем-то и отыщется ответ,

И в нем таится истинная цель.

Вера Полозкова





* * *



Просыпаешься – а в груди горячо и густо.

Всё как прежде – но вот внутри раскалённый воск.

И из каждой розетки снова бежит искусство –

В том числе и из тех, где раньше включался мозг.



Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом,

Дышишь тысячью лёгких; в поры пускаешь свет.

И когда я привыкну, чёрт? Но к ручным гранатам –

Почему-то не возникает иммунитет.



Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище;

Стиснешь руку – а под венец или под конвой, –

Разве важно? Граната служит приправой к пище –

Ты простой механизм себя ощущать живой.

Вера Полозкова



* * *



А ведь это твоя последняя жизнь, хоть

сама-то себе не ври.

Родилась пошвырять пожитки, друзей

обнять перед рейсом.

Купить себе анестетиков в дьюти-фри.

Покивать смешливым индусам или

корейцам.



А ведь это твоё последнее тело,

одноместный крепкий скелет.

Зал ожидания перед вылетом к горним

кущам.

Погоди, детка, ещё два-три десятка лет

–

Сядешь да посмеёшься со Всемогущим.



Если жалеть о чем-то, то лишь о том,

Что так тяжело доходишь до вечных

истин.

Моя новая чёлка фильтрует мир решетом,

Он становится мне чуть менее

ненавистен.

Всё, что ещё неведомо – сядь, отведай.

Всё, что с земли не видно – исследуй

над.

Это твоя последняя юность в конкретно

этой

Непростой системе координат.



Легче танцуй стихом, каблуками щёлкай.

Спать не давать – так целому городку.



А ещё ты такая славная с этой чёлкой.

Повезёт же весной какому-то

Дураку.

Вера Полозкова