1. Артур Конан Дойл — создатель фразы «Элементарно, Ватсон»

За все книги слово «элементарно» Холмс произносит лишь пару раз, но никогда не говорит «Элементарно, Ватсон» или «Элементарно, мой дорогой Ватсон». Впервые в каноничном виде фраза появилась в коротенькой пародии 1901 года на приключения знаменитой пары. Главными персонажами были некие Потсон и Шейлок Комбс. Именно из уст последнего прозвучало: «Элементарно, мой дорогой Потсон».

Оттуда выражение перекочевало в газеты, где его стали приписывать Холмсу. Фраза настолько соответствовала образу знаменитого сыщика, что приросла к нему намертво. Попала она и в знаменитую советскую экранизацию похождений Холмса и Ватсона.

2. Марк Твен описал в «Приключениях Тома Сойера» своё детство

Многие думают, что Твен воплотил в весёлых похождениях Тома Сойера собственные воспоминания. Это верно, но лишь отчасти. Например, родной город писателя Ганнибал стал прототипом Сент-Питерсберга из повести. А описанные в книге странные суеверия действительно ходили среди рабов и детей в США в 1830–40-е годы.

Но Том Сойер — это не 12-летний Марк Твен. Американец рассказывал, что персонаж основан на характере трёх мальчишек, с которыми прошло детство писателя в южных штатах США. Причём почти все события книги происходили в реальности, но только одно или два из всех приключений Твен пережил сам. Остальные пришлись на долю его одноклассников.

3. Детские воспоминания Александра Пушкина о няне повлияли на его творчество

Ещё из школьной программы хорошо известно, что большое влияние на главного российского поэта оказала няня Арина Родионовна. Именно под вдохновением от её историй Пушкин написал свои знаменитые сказки: о царе Салтане, о мёртвой царевне, о попе и работнике его Балде.

Арина Родионовна действительно была кладезем русского фольклора: знала много пословиц, поговорок и поверий, увлекательно рассказывала сказки. Вот только оценил это Пушкин уже взрослым человеком и состоявшимся литератором, а не в детстве, как считают многие.

Вернувшийся в родное имение во время михайловской ссылки Александр Сергеевич не только слушал рассказы няни, но и записывал их. Так Пушкин стал одним из первых российских фольклористов. Арина Родионовна скрасила ссыльные будни поэта, что тот и увековечил в стихотворных строчках: «Подруга дней моих суровых…».

Детские же годы поэт запомнил в довольно негативном ключе. Семья Пушкиных часто переезжала, поэтому, например, в творчестве Александра Сергеевича почти нет упоминаний родного дома. Некоторые биографы даже пишут, что у поэта не было детства. Так что говорить о роли детских воспоминаний о няне не приходится.

4. Булгаков писал свои произведения под воздействием морфия

Не секрет, что писатель употреблял морфий, который сегодня считается наркотическим веществом: свой опыт классик отобразил в повести «Морфий». Поэтому широко распространено предубеждение, что именно благодаря наркотику Булгаков мог писать так ярко и талантливо.

Однако исследования жизни писателя показывают, что период зависимости был совсем коротким. Он длился всего около года. Работая врачом, Булгаков сделал себе прививку от дифтерии, которая вызвала сильные боли. Писатель стал глушить их морфием и так пристрастился к наркотику. Сам Михаил Афанасьевич в зависимость не верил, хотя в определённый момент дело дошло до ломок и припадков безумия.

Спасла писателя жена Татьяна: по совету знакомого врача она втайне от мужа постепенно разбавляла дозы вредного вещества. И чем меньше наркотика употреблял Булгаков, тем слабее становилась зависимость. В итоге писатель смог избавиться от пагубной привычки довольно быстро. И произошло это ещё до того, как он стал зарабатывать литературой на жизнь.

5. Эрнест Хемингуэй — автор короткого рассказа о детских ботиночках

Согласно легенде, знаменитый американский писатель, мастер краткого («телеграфного») стиля, поспорил с друзьями на 10 долларов, что сочинит полноценный рассказ всего из шести слов. И Хемингуэй этот спор якобы выиграл, написав на салфетке: «Продаются детские ботиночки. Неношеные» (англ. For sale, baby shoes, never worn).

На самом деле похожие истории и даже формулировки появлялись в газетах ещё в начале XX века, когда Хемингуэй был ребёнком. В заметках авторы рассказывали о трагедиях матерей, которые были вынуждены продавать или отдавать неношеные вещи погибших детей.

История об авторстве Хемингуэя была растиражирована уже после его смерти в 1990-е годы. В частности, о вымышленном споре любил рассказывать литературный агент писателя. Да и сама история о ботиночках хорошо подходила краткой манере письма Хемингуэя. Так и возник миф.

Современная поэзия настолько разная и многогранная, что читателю бывает крайне сложно определиться в предпочтениях. Для кого-то мерилом поэтического таланта остаются Пушкин и Ахматова, а кто-то находит неповторимое очарование в стихах современных поэтов. На самом деле, среди наших современников немало талантливых авторов, которые способны затронуть сердца читателей, найти неординарные рифмы и сказать о главном в стихотворных строках.

Поэзия Али Кудряшовой вызывает восхищение своей неприкрытой прямотой, которая, тем не менее, оставляет некое солнечное послевкусие. Ритмика её стихов завораживает своим объёмом, она воспринимается сердцем, а не разумом и наполняет душу читателя щемящей нежностью.

* * *

Я этой ночью уйду - не спи
И дверь закрытой держи.
На шее крестик висит на цепи -
Иначе Господь сбежит.
Не спи - и Бога зажми в кулаке,
Так точно не украдут.
В кастрюле каша на молоке -
Поешь, если не приду.
Ну вот, уже на часах «пора»,
Веди себя хорошо.
Да ты не бойся - вернусь с утра.
Ну все. Не грусти. Ушел.
Наутро солнце купалось в реке,
И в двери стучалось к нам.
Ты спишь. Обрывок цепочки в руке.
И Бог в проеме окна.

* * *

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать…

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнпе на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», - бормочу сквозь сон. «Сорок», - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне…

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.


* * *

Иди по апрелю, по синим лужам, по желтому солнцу, по красным крышам,
Иди, для тебя этот день согрели, и ветер лихой по карманам рыщет,
Иди, подпевая безумным кошкам, бездарным поэтам, синичьим трелям,
Иди, пока время замки срывает, иди, пожалуйста, по апрелю.
Иди в Севастополь, в Москву, и в Нижний, стихи читай, по гитаре бацай.
Иди, за окном зеленеет тополь, ему не свойственно ошибаться -
И время пришло, ты уходишь следом, по мокрой, скользящей и сладкой прели,
Иди, ты, я знаю, вернешься с летом, иди, пожалуйста, по апрелю.
Иди, не томи, ведь заждались люди, в домах, на балконах, на перекрестках,
Иди, ведь они тебя все же любят - глазастого ласкового подростка,
Лохматого, нервного, неуклюже-веселого, с розовыми щеками,
Они тебя чаем напоят, ну же, иди, размахивая руками,
Лови свое счастье - дождем по коже, давясь, глотая и задыхаясь,
Ты сделат весну и она, похоже, случилась в общем-то неплохая,
И мы не оставим на камне камня, а только оставим на небе солнце,
Идешь, размахивая руками, и мир впопыхах за тобой несется.
Веками по этой земле ходили, курили сигары, сидели в кресле,
И жиж они, и пели, и пили, и вовсе не умерли, а воскресли.
И крыши ждали, и окна плыли, и капли ветров на щеках горели,
Иди, ищи запасные крылья, иди, пожалуйста, по апрелю.


* * *

По дому бегает Марфа,
Готовит, метет, печет…
Мария тонкую арфу
Трогает за плечо.
Учитель сидит устало -
Глаза от пыли серы.
А Марфа пирог достала,
Вино, молоко, сыры.
Учитель в недоуменье -
Как будто пришел домой…
- Мария, коль нет умений -
Хоть ноги ему омой! -
Кричит, запьжавшись, Марфа
(от крика заныл висок).
А было начало марта,
Примерно восемь часов…
За дверью течет прохлада,
А в доме так горячо…
- Прошу, не спеши, не надо…
Уж лучше арфа… плечо…
Поели. Поговорили.
И Марфа садится прясть.
По белой щеке Марии
Густая струится прядь.
Ей скучно. Сидит учитель.
Над прялкой дремлет сестра…
- А что же Вы все молчите.
Ведь Вы уйдете с утра…
А в доме запах коричный
Окутывал тишину,
Учитель припомнил притчу,
За нею еще одну.
Про зерна, смерти и смерчи,
Про добрых и изуверов…
Мария смотрит доверчиво,
Испуганно, снизу вверх…
Рассыпалось ночи марево,
Росой покрылись кусты…
- Неблагословенна Марфа,
А благословенна ты…
Но лишь улыбнулась Марфа,
Не видела в том беды.
И в чистый мешок из марли
Собрала ему еды.
Плясала пыль над дорогой,
Седела на голове…
Мария прощалась с Богом,
От Марфы шел человек…

Сергей Тимофеев

Беседа

Красная девушка говорила синей:
"Я вчера была больной, сегодня стала
Послушной. Можете из меня
Делать пластиковые пакеты,
Можете меня отдать в посольство
Великой державы чистить что-нибудь
Ржавое. Удивительно безразличие
К собственной персоне, даже
Не хочется выйти купить новые чулки
Или китайский заводной бархат.
Хочется смотреть все время одну
Телерекламу, несложное мельтешение
Новых товаров, хочется слышать,
Как нахваливают их голоса актрис,
Чьи языки, устав от искусства счастья,
Ломаются у них во рту как льдинки.
Поверишь ли, вчера вышла из дома
И остановилась посреди двора, стояла
Так минут двадцать. В общем, могла
Бы и улететь в космос, как собачка
Безропотная. То ли жизнь моя из меня
Уходит, то ли это новая эра, даже
Плюшевые игрушки мне не милы."
Говорила синяя девушка красной:
"Все верно, все очень похоже,
В супермаркетах как на Луне,
И я гуляю, длинными ногтями
Касаясь краешков огромных коробок.
Это болезнь поражает девушек
И только, мужчины от нее
Лечатся боксом, табаком, водкой,
А то бы и они треснули по швам,
Вывернулись бы наизнанку, оглохли."
Сидели две девушки и говорили,
Всегда спокойно, всегда о важном,
А вокруг стояли сонные вещи,
Уставшие столики, пьяные кресла.
Это было в одной большой квартире,
Чьи окна выходят на улицу в центре,
В центре города, города у моря,
Серого моря, зеленой воды.

* * *


Однажды я видел девушку
в больших чёрных туфлях.
Она шла по улице
и торопилась.
Я сказал ей что-то вслед,
и она улыбнулась.
Зачем вокруг столько машин?
Зачем памятник Свободы
такой высокий?
Куда отплывает белый паром?
Моя девушка лучше всех,
и она это знает.
Она красит губы
яркой помадой.
Но почему фонтаны
постоянно бьют вверх
и достигают предела?
И где купить почтовую марку
с велосипедом?

* * *

ИСТИНЫ

Я хочу рассказать тебе простые истины,
Открыть тебе важные вещи.
Всегда открывай двери, входи в лифты,
Поднимайся на этажи, проходи по коридорам.
Всегда садись в машины, заводи двигатель,
Если зима, подожди, пока он прогреется.
Всегда трать деньги, но понемногу,
И только изредка трать все, что под рукой.
Летом будет лето, осенью будет осень,
Не тушуйся, не делай ничего, отчего тебе тошно.
Девочки станут девушками, а потом ты заметишь
Их, переходящих улицу за руку с малышами.
Мужчины будут хмуро прикидывать возможности,
А потом действовать по обстановке и часто ошибаться.
Правительства созданы, чтобы падать,
Корабли – чтобы проплывать под мостами.
Но тем не менее огни на том берегу реки,
Никогда, представь себе, никогда не погаснут.
А если они все-таки прекратятся, собери сумку,
Не бери лишнего и покинь город как можно скорее.
Приедешь в новое место, осмотрись, прислонись к дереву,
Можешь закурить, если куришь, постоять, подумать.
Видишь, и здесь пьют вечером чай, а по утрам кофе,
Ругают мэра, ждут перемен к лучшему.
А если есть река, и на той стороне видны огни –
Значит, есть за что зацепиться.

* * *

ЧЕРНОЕ ВАРЕНЬЕ

Ветер спит. Ночь нежна.
Человек устал и хочет ссоры.
Он спешит. Он встает.
Он подходит к черному варенью.
Зачерпнет, подождет,
А потом обратно скинет в банку.
Он устал, стал умней,
Плачет, плачет, тихо-тихо плачет.
Знаешь всё, знаешь всех,
Так чего ты, сердце, еще хочешь?
Зачерпни мне со дна
Черного варенья.

Рупи Каур

Известная во всём мире мастер белого стиха умеет выстраивать слова настолько гармонично, что её строки ложатся прямо в сердце и заполняют его новыми чувствами и эмоциями. Изящные и хлёсткие формулировки, крик, идущий из самых глубин израненной души, неприкрытая боль, всё это - поэзия Рупи Капур.


Читая женщину

Все женщины мира, простите меня,
за то, что красивыми вас я назвал.
сначала красивыми, только потом
Про то, что смелы и умны вы, сказал.
Как вы необычны, потом лишь сказал.
Мне жаль, что звучит это так, как я думал,
как что-то простое, с чем вы родились,
Чем больше всего вы должны возгордиться,
когда дух ваш горы крушил.
И буду теперь говорить я, что вы
устойчивы очень, не только сильны.
И я скажу это, скажу, что устойчивы,
и не потому, что вы несимпатичны,
но лишь потому, что в вас слишком много всего.


* * *

каждый раз, когда ты говоришь своей дочери,
что кричишь на нее потому, что любишь,
ты учишь ее путать злость с добротой,
что кажется неплохой идеей,
пока она не вырастет девушкой,
доверяющей своим обидчикам.
ведь все эти мужчины так похожи на тебя.

* * *

но это не романтично.
это не мило — мысль о том,
что ты их настолько очаровала,
что они пошли на риск сломать тебя.
и все ради того,
чтобы не упустить свой шанс.
ты для них ничто
в сравнении с их любопытством.

* * *

как тебе удаётся
быть столь доброй,
спросил он меня.
молоко и мёд
потекли с моих губ,
когда раздался ответ:
всё оттого,
что ко мне не были
так добры.

Дмитрий Воденников

Стихотворения Дмитрия Воденникова удивительно созвучны поэтам Серебряного века. Они одновременно стыдливо-сентиментальны и местами безжалостны, наполнены болью и неприкрытой искренностью. Его стихи кажутся неуловимо знакомыми, но при этом совершенно новыми. Он умеет сказать простыми словами о любви и разлуке, боли и счастье.


Потому что любовь прохладна. — И никакая она не твоя,
да и я никакой не бог, чтобы быть беспощадным и душным,
ведь горячей — бывает шкурка, твой живот и моя рука,
а любовь, что меж нами течёт, как изнанка цветка, — равнодушна.

* * *

Я ничего еще не отдавал:
ни голову, ни родину, ни руку —
ну может быть какой–то смерти мелкой
[а может быть какой–то смерти крупной],
я выпустил из рук горящей белкой
[я выронил ее купюрой круглой], —
но я по–крупному — не отдавал.

Так пахнет ливнем летняя земля,
я не пойму, чего боялся я:
ну я умру, ну вы умрете,
ну отвернетесь от меня —
какая разница.

Ведь как подумаешь, как непрерывна жизнь:
не перервать ее, не отложить —
а все равно ж — придется дальше жить.

Но если это так (а это точно так),
из этого всего:
из этой жизни мелкой
[а может быть, из этой жизни крупной],
из языка, запачканного ложью,
ну и, конечно, из меня, меня —
я постараюсь сделать все, что можно,
но большего не требуй от меня.

* * *

ТАК ВОТ ВО ЧТО СТВОРОЖИЛАСЬ ЛЮБОВЬ


Так вот во что — створожилась любовь:
сначала ела, пела, говорила,
потом, как рыба снулая, застыла,
а раньше — как животное рвалось.


А кто–нибудь — проснется поутру,
как яблоня — в неистовом цветенье,
с одним сплошным, цветным стихотвореньем,
с огромным стихтворением — во рту.

И мы — проснемся, на чужих руках,
и быть желанными друг другу поклянемся,
и — как влюбленные — в последний раз упремся —
цветочным ржаньем — в собственных гробах.

И я — проснусь, я все ж таки проснусь,
цветным чудовищем, конем твоим железным,
и даже там, где рваться бесполезно,
я все равно в который раз — рванусь.

Как все, как все — неоспоримой кровью,
как все — своих не зная берегов,
сырой землею и земной любовью,
как яблоня — набитый до краев.

* * *

Дагаз


В нежную зелень раннего летнего утра
хорошо начинать жить, хорошо начинать умирать.
… первый камешек — родственник перламутра,
а второй деревянный, а третий — мать.
— А я-то думал: всё, что есть, отдам
за белый цвет, за глиняное детство, —
а сам не знал, какая мука там,
какие судороги, стыд какой, блаженство.

Современная поэзия настолько разная и многогранная, что читателю бывает крайне сложно определиться в предпочтениях. Для кого-то мерилом поэтического таланта остаются Пушкин и Ахматова, а кто-то находит неповторимое очарование в стихах современных поэтов. На самом деле, среди наших современников немало талантливых авторов, которые способны затронуть сердца читателей, найти неординарные рифмы и сказать о главном в стихотворных строках.

Иосиф Бродский называл его одним из лучших лирических поэтов ХХ века. Талант Александра Кушнера трудно переоценить. В его стихах переплетаются времена и судьбы, его рифмы моментально запоминаются и навсегда остаются в душе. Он заставляет читателя думать, спорить, включаться в обсуждение и забывать о времени. В творчестве поэта есть поиски смысла жизни, рассуждения о главном и вера во всепобеждающую силу любви.


Кто-то плачет всю ночь.
Кто-то плачет у нас за стеною.
Я и рад бы помочь —
Не пошлет тот, кто плачет, за мною.
Вот затих. Вот опять.
— Спи, — ты мне говоришь, — показалось.
Надо спать, надо спать.
Если б сердце во тьме не сжималось!
Разве плачут в наш век?
Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?
Суше не было век.
Под бесслезным мы выросли флагом.
Только дети — и те,
Услыхав: «Как не стыдно?» — смолкают.
Так лежим в темноте.
Лишь часы на столе подтекают.
Кто-то плачет вблизи.
— Спи, — ты мне говоришь, — я не слышу.
У кого ни спроси —
Это дождь задевает за крышу.
Вот затих. Вот опять.
Словно глубже беду свою прячет.
А начну засыпать,
— Подожди, — говоришь, — кто-то плачет!
Александр Кушнер

* * *

Евангелие от куста жасминового,
Дыша дождем и в сумраке белея,
Среди аллей и звона комариного
Не меньше говорит, чем от Матфея.
Так бел и мокр, так эти грозди светятся,
Так лепестки летят с дичка задетого.
Ты слеп и глух, когда тебе свидетельства
Чудес нужны еще, помимо этого.
Ты слеп и глух, и ищешь виноватого,
И сам готов кого-нибудь обидеть.
Но куст тебя заденет, бесноватого,
И ты начнешь и говорить, и видеть.
Александр Кушнер

* * *

Вот счастье — с тобой говорить, говорить, говорить.
Вот радость — весь вечер, и вкрадчивой ночью, и ночью.
О, как она тянется, звездная тонкая нить,
Прошив эту тьму, эту яму волшебную, волчью!
До ближней звезды и за год не доедешь! Вдвоем
В медвежьем углу глуховатой Вселенной очнуться
В заставленной комнате с креслом и круглым столом.
О жизни. О смерти. О том, что могли разминуться.
Могли зазеваться. Подумаешь, век или два!
Могли б заглядеться на что-нибудь, попросту сбиться
С заветного счета. О, радость, ты здесь, ты жива.
О, нацеловаться! А главное, наговориться!
За тысячи лет золотого молчанья, за весь
Дожизненный опыт, пока нас держали во мраке.
Цветочки на скатерти — вот что мне нравится здесь.
О тютчевской неге. О дивной полуденной влаге.
О вилле, ты помнишь, как двое порог перешли
В стихах его римских, спугнув вековую истому?
О стуже. О корке заснеженной бедной земли,
Которую любим, ревнуя к небесному дому.
Александр Кушнер

Вера Павлова

Стихотворения Веры Павловой наполнены чувственностью и эротизмом. Кому-то стихи поэтессы покажутся слишком откровенными, стыдливо-обнажёнными. Её строки ранят и заставляют думать. Вера Павлова настолько искренна в своих произведениях, что по её стихам можно восстановить биографию поэтессы, и увидеть себя сквозь призму её творчества.

Любовь - урок дыханья в унисон.
Беда - урок дыхания цепного.
И только сон, и только крепкий сон -
урок дыхания как такового.
Освобождён от обонянья вдох,
а выдох не татуирован речью,
и проявляется в чертах - двух-трёх
лица - лицо щемяще человечье.
Ты - человек. Запомни: только ты
и более никто - ни зверь, ни птица -
спать можешь на спине, чтоб с высоты
твоё лицо к тебе могло спуститься,
чтоб, выдохнув из лёгких чёрный прах,
дышать как в детстве, набело, сначала,
и чтобы по улыбке на устах
твоя душа впотьмах тебя узнала.
Вера Павлова

* * *

Сквозь наслоенья дней рождений
все лучше виден день рожденья.
Сквозь наслоенья наслаждений
все наслажденней наслажденье
вобрать и задержать в гортани
большой глоток дождя и дыма...
Чем ближе мы подходим к тайне,
тем легче мы проходим мимо.
Вера Павлова

* * *

Я из-под палки изучаю
чудные Господа дела:
жизнь несерьезна, но печальна.
Серьезна смерть, но весела.
О смерть, твой вкус кисломолочен
и вечнозелен твой покой,
твой полный курс, как сон, заочен
и весь - бегущею строкой.
Вера Павлова

* * *

"Нас. Вас"
Мы любить умеем только мертвых.
А живых мы любим неумело,
приблизительно. И даже близость
нас не учит. Долгая разлука
нас не учит. Тяжкие болезни
нас не учат. Старость нас не учит.
Только смерть научит. Уж она-то
профессионал в любовном деле!..
Вера Павлова

* * *

Нежности мурашки,
ноты для слепых.
Плоше первоклашки
я читаю их.
Может быть, Мефодий,
может быть, Кирилл
для её мелодий
ноты смастерил.
Чем же уступает
музыка любви?
Тем, что уступает
музыку — любви.
Знаю: звёзды — ноты
для глухонемых.
Но не знаю, кто ты —
муж или жених?
Тут вступает ветер
(хор с закрытым ртом):
Муж на этом свете
и жених на том.
Вера Павлова

* * *

О чем? — О выживанье после смерти
за счет инстинкта самосохраненья,
о мягкости, о снисхожденье тверди
небесной напиши стихотворенье.
SOSреализм — вот метод: каждой твари
по паре крыльев — рифм — воздушных весел,
чтоб не пропали, чтобы подгребали,
чтоб им дежурный голубь ветку бросил
небесной яблони, сиречь оливы,
цветущей, пахнущей, вечновесенней... —
О том, что умирание счастливым
заметно облегчает воскресенье.
Вера Павлова

Сергей Гандлевский

Поэзия Сергея Гандлевского очень близка и понятна. Его вполне можно было бы назвать классиком ХХ века, однако он далеко не столь консервативен в своём творчестве. Его стихотворения будто находятся вне времени и моды, но при этом отличаются яркой образностью и актуальностью. Его стихи могут восприниматься по-разному, но после них всегда остаётся светлый след в душе.

Среди фанерных переборок
И дачных скрипов чердака
Я сам себе далёк и дорог,
Как музыка издалека.
Давно, сырым и нежным летом,
Когда звенел велосипед,
Жил мальчик – я по всем приметам,
А, впрочем, может быть, и нет.
– Курить нельзя и некрасиво...
Всё выше старая крапива
Несёт зловещие листы.
Марина, если б знала ты,
Как горестно и терпеливо
Душа искала двойника!
Как музыка издалека,
Лишь сроки осени подходят,
И по участкам жгут листву,
Во мне звенит и колобродит
Второе детство наяву.
Чай, лампа, затеррасный сумрак,
Сверчок за тонкою стеной
Хранили бережный рисунок
Меня, не познанного мной.
С утра, опешивший спросонок,
Покрыв рубашкой худобу,
Под сосны выходил ребёнок
И продолжал свою судьбу.
На ветке воробей чирикал –
Господь его благослови!
И было до конца каникул
Сто лет свободы и любви!
Сергей Гандлевский

* * *

Самосуд неожиданной зрелости,
Это зрелище средней руки
Лишено общепризнанной прелести —
Выйти на берег тихой реки,
Рефлектируя в рифму. Молчание
Речь мою караулит давно.
Бархударов, Крючков и компания,
Разве это нам свыше дано!

Есть обычай у русской поэзии
С отвращением бить зеркала
Или прятать кухонное лезвие
В ящик письменного стола.
Дядя в шляпе, испачканной голубем,
Отразился в трофейном трюмо.
Не мори меня творческим голодом,
Так оно получилось само.

Было вроде кораблика, ялика,
Воробья на пустом гамаке.
Это облако? Нет, это яблоко.
Это азбука в женской руке.
Это азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки —
Я тебя никому не отдам!

Стало барщиной, ревностью, мукою,
Расплескался по капле мотив.
Всухомятку мычу и мяукаю,
Пятернями башку обхватив.
Для чего мне досталась в наследие
Чья-то маска с двусмысленным ртом,
Одноактовой жизни трагедия,
Диалог резонера с шутом?

Для чего, моя музыка зыбкая,
Объясни мне, когда я умру,
Ты сидела с недоброй улыбкою
На одном бесконечном пиру
И морочила сонного отрока,
Скатерть праздничную теребя?
Это яблоко? Нет, это облако.
И пощады не жду от тебя.
Сергей Гандлевский

Вера Полозкова

Её стихи находятся где-то на грани прозы и поэзии, они покоряют своей правдивой прямотой и даже некоторой жесткостью. Эмоциональность и четкость в стихах Веры Полозковой взывают к переосмыслению собственной жизни, заставляют спорить и думать. Творчество поэтессы вызывает неоднозначные отзывы, но не оставляет равнодушным.

Когда-нибудь я отыщу ответ.
Когда-нибудь мне станет цель ясна.
Какая-нибудь сотая весна
Откроет мне потусторонний свет,
И я постигну смысл бытия,
Сумев земную бренность превозмочь.
Пока же плечи мне укутывает ночь,
Томительные шепоты струя,
И обвевая пряным ветром сны,
И отвлекая от серьезных книг...
И цели совершенно не ясны.
И свет потусторонний не возник.
А хочется, напротив, хмеля слов
И поцелуев, жгущих все мосты,
Бессовестного счастья, новых строф -
Нежданной, изумрудной красоты;
Бессонницы, переплетений - да! -
Сердцебиений, слившихся в одно...
А что до бренности, так это всё тогда
Мне будет совершенно все равно.
Обрушится с уставших плеч скала:
Меня отпустит прошлых жизней плен.
Мне перестанут сниться зеркала,
И призраки, и лабиринты стен...
И, может, не придется ждать сто лет.
Я знаю - зряч лишь тот, кто пил сей хмель...
Вот в нем-то и отыщется ответ,
И в нем таится истинная цель.
Вера Полозкова


* * *

Просыпаешься – а в груди горячо и густо.
Всё как прежде – но вот внутри раскалённый воск.
И из каждой розетки снова бежит искусство –
В том числе и из тех, где раньше включался мозг.

Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом,
Дышишь тысячью лёгких; в поры пускаешь свет.
И когда я привыкну, чёрт? Но к ручным гранатам –
Почему-то не возникает иммунитет.

Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище;
Стиснешь руку – а под венец или под конвой, –
Разве важно? Граната служит приправой к пище –
Ты простой механизм себя ощущать живой.
Вера Полозкова

* * *

А ведь это твоя последняя жизнь, хоть
сама-то себе не ври.
Родилась пошвырять пожитки, друзей
обнять перед рейсом.
Купить себе анестетиков в дьюти-фри.
Покивать смешливым индусам или
корейцам.

А ведь это твоё последнее тело,
одноместный крепкий скелет.
Зал ожидания перед вылетом к горним
кущам.
Погоди, детка, ещё два-три десятка лет
–
Сядешь да посмеёшься со Всемогущим.

Если жалеть о чем-то, то лишь о том,
Что так тяжело доходишь до вечных
истин.
Моя новая чёлка фильтрует мир решетом,
Он становится мне чуть менее
ненавистен.
Всё, что ещё неведомо – сядь, отведай.
Всё, что с земли не видно – исследуй
над.
Это твоя последняя юность в конкретно
этой
Непростой системе координат.

Легче танцуй стихом, каблуками щёлкай.
Спать не давать – так целому городку.

А ещё ты такая славная с этой чёлкой.
Повезёт же весной какому-то
Дураку.
Вера Полозкова