Стихи о весенних птицах <img onclick="feedObj.moreClick(this)" class="iconMore" rclass="title" src="/img/more.png">

• Природа

2 месяца

Фёдор Тютчев: поэт-философ, опередивший своё время

Его стихи полны философской глубины, размышлений о природе и самой жизни. Фёдор Иванович Тютчев — один из самых самобытных поэтов XIX века, чьи строки остаются актуальными и сегодня. Будучи не только талантливым лириком, но и дипломатом, он смотрел на мир шире, чем многие его современники, и сумел передать в своих произведениях вечные истины, неподвластные времени.

Много лет Федор Тютчев был дипломатом и работал за границей, а стихи писал в свободное от службы время. Его произведения почти не печатали в России. Слава пришла к поэту после публикаций в журнале «Современник», где Николай Некрасов назвал его «русским первостепенным поэтическим талантом».

Детство и университет: «учился он необыкновенно успешно»

Федор Тютчев родился 5 декабря 1803 года в фамильной усадьбе Овстуг Орловской губернии (ныне — Брянская область). Он происходил из старинного русского дворянского рода, который был известен с XIV века. Отец поэта Иван Тютчев служил в Кремле, в последние годы жизни руководил «Экспедицией Кремлевского строения» — государственной организацией, которая следила за состоянием исторических памятников. Мать Федора Тютчева Екатерину Толстую публицист Иван Аксаков описал как «женщину замечательного ума».

Тютчевы жили очень дружно. Друг их семьи историк Михаил Погодин писал: «Смотря на Тютчевых, думал о семейственном счастии. Если бы все жили так просто, как они». Родители старались дать детям хорошее домашнее образование: учили русскому и французскому языкам, музыке. Детство будущего поэта, его брата и сестры прошло в родовой усадьбе Овстуг.

«Когда ты говоришь об Овстуге, прелестном, благоуханном, цветущем, безмятежном и лучезарном, — ах, какие приступы тоски по родине овладевают мною»
Федор Тютчев, из письма жене Эрнестине Пфеффель

Зимой Тютчевы часто уезжали в Москву — там у семьи был особняк. Литературовед Вадим Кожинов писал: «Сохранились свидетельства о том, что Тютчевы жили в Москве по присущим ей бытовым канонам — жили открыто, широко, хлебосольно. Семья целиком предавалась ритуалам праздников, крестин, свадеб, именин». В 1812 году из-за Отечественной войны им пришлось поменять привычный уклад жизни и на время переехать в Ярославль. После окончания боевых действий Тютчевы вернулись: их дом был одним из немногих уцелевших после пожара.

В том же 1812 году Федору Тютчеву наняли домашнего учителя — Семена Раича. Он был знатоком древнегреческого, латыни, итальянского языка. С его помощью будущий поэт изучил античную литературу и «по тринадцатому году переводил уже оды Горация с замечательным успехом». Именно Раичу Федор Тютчев посвятил одни из своих первых стихотворений, среди которых послание «На камень жизни роковой» («С.Е. Раичу»):

Ум скор и сметлив, верен глаз,
Воображенье — быстро…
А спорил в жизни только раз —
На диспуте магистра.

Будущий поэт не только много читал, он интересовался искусством и историей. Среди его любимых книг были сборники Гавриила Державина, Василия Жуковского и Михаила Ломоносова, «История государства Российского» Николая Карамзина. С 1816 года он был вольнослушателем Московского университета и ходил на лекции.
«Ребенок был чрезвычайно добросердечен, кроткого, ласкового нрава, чужд всяких грубых наклонностей; все свойства и проявления его детской природы были скрашены какой-то особенно тонкой, изящной духовностью. Благодаря своим удивительным способностям, учился он необыкновенно успешно. Но уже и тогда нельзя было не заметить, что учение не было для него трудом, а как бы удовлетворением естественной потребности знания»
Иван Аксаков, «Федор Иванович Тютчев. Биографический очерк»

Одни из первых произведений Тютчева Семен Раич отдал своему наставнику — профессору Московского университета Алексею Мерзлякову. Оду «На новый 1816 год» Мерзляков решил прочитать на собрании Общества любителей российской словесности в феврале 1818 года. Вскоре Тютчева — ему тогда было 14 лет — приняли в организацию. Первые стихи поэта стали появляться в журнале «Труды Общества любителей российской словесности».

В 1819 году Тютчев отлично сдал экзамены по истории, географии, и иностранным языкам, среди которых были латынь, французский и немецкий, и стал студентом факультета словесных наук Московского университета. В университете он близко общался с историком Михаилом Погодиным, поэтом Дмитрием Веневитиновым, писателями Владимиром Одоевским и Андреем Муравьевым. В 1821 году своим товарищам Тютчев посвятил стихотворение «Весеннее приветствие стихотворцам».

Федор Тютчев в Германии

Федор Тютчев окончил Московский университет в конце 1821 года — на год раньше положенного срока. Для этого он получил специальное разрешение министра народного просвещения князя Александра Голицына. Спустя год Тютчев переехал в Петербург. Там поэт стал служащим Государственной коллегии иностранных дел. В столице он жил в доме своего родственника графа Остермана-Толстого — героя Отечественной войны, генерала. Именно он рекомендовал отправить Тютчева в дипломатическую миссию в Мюнхен. Позже поэт писал родителям: «Странная вещь — судьба человеческая. Надобно же было моей судьбе вооружиться уцелевшею Остермановою рукою, чтобы закинуть меня так далеко от вас!».

В королевстве Бавария Тютчев прожил больше двадцати лет — окончательно он возвратился в Россию только в 1844 году. В Германии он познакомился с философом Фридрихом Шеллингом, поэтами Иоганном Гёте и Генрихом Гейне. Поэт переводил труды немецких философов и писателей, в том числе «Песнь радости» Фридриха Шиллера, посещал литературные вечера, переписывался с иностранными учеными, писал публицистические статьи на французском языке.

«Связи Тютчева с культурой Запада иногда изображаются односторонне — их сводят к немецким только связям. На деле же для Тютчева имели немалое значение и другие европейские авторы: он усвоил поэзию Байрона, не однажды обращался к Шекспиру, отлично знал французский романтизм, французский реалистический роман, французскую историческую науку. Мюнхен и Бавария, а потом на время Турин и Италия поучительны были для Тютчева не только сами по себе — они «вдвинули» его в Европу, из этих городов ему хорошо видна была политическая и культурная жизнь других европейских столиц»
Наум Берковский, «О русской литературе»

Не оставил Федор Тютчев и литературного творчества. Во второй половине 1820-х он написал около семидесяти стихотворений, среди которых «Весенняя гроза», «Как океан объемлет шар земной…», «Silentium!» и другие. В эти годы поэт создавал философскую, пейзажную и любовную лирику. Позднее Валерий Брюсов писал о его творчестве в это время: «У своих русских предшественников Тютчев почти ничему не учился. В ранних его стихах есть влияние Жуковского и, отчасти, Державина; позднее Тютчев кое-что воспринял у Пушкина. Но в целом его стих крайне самостоятелен, своеобычен».

Уже в 1823 году, спустя несколько месяцев после переезда в Мюнхен, Тютчев сочинил для Амалии фон Лерхенфельд, в которую был влюблен, стихотворение «Твой милый взор, невинной страсти полный…». Спустя два года поэт чуть не стал из-за нее участником дуэли. Чтобы избежать скандала, ему пришлось на полгода вернуться в Россию. Позднее Тютчев посвятил возлюбленной стихотворения «Я помню время золотое» и «Я встретил вас, и всё былое». Сразу после возвращения Тютчев женился на Элеоноре Петерсон — вдове русского дипломата Александра Петерсона, от которого у нее осталось четверо детей. Поэт писал родителям: «Я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня… не было ни одного дня в ее жизни, когда ради моего благополучия она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня». Позже у них родились три дочери.

В 1829 году в Москве педагог Тютчева Семен Раич начал издавать журнал «Галатея». Он предложил поэту публиковаться. Тютчев согласился, и его стихотворения печатали почти в каждом номере. После закрытия «Галатеи» в 1830 году Тютчева пригласили сотрудничать с альманахом Михаила Максимовича «Денница». В этом издании вышли произведения «Успокоение», «Весенние воды», «Последний катаклизм».

«Тютчев, как уже говорилось, не торопился стать поэтом; став поэтом, он опять-таки не спешил печатать стихи. Известно, что он передавал стихи в московские журналы и альманахи только благодаря настойчивым просьбам Раича, братьев Киреевских, Погодина. В весьма редких случаях — и то лишь в последние годы жизни — стихи поэта попадали в печать по его личной инициативе»
Вадим Кожинов, «Тютчев» (из серии «Жизнь замечательных людей»)

«Стихотворения, присланные из Германии»: Федор Тютчев и журнал «Современник»

Тютчев очень требовательно относился к своему творчеству — много раз переписывал и переделывал уже готовые произведения, часть из них уничтожал. Он вспоминал: «Ах, писание страшное зло, оно как бы второе грехопадение бедного разума…». Его стихотворения, даже опубликованные, в начале 1830-х были малоизвестны. И карьера Тютчева не была успешной — он получал небольшое жалование и жил небогато.

В 1835 году друг поэта Иван Гагарин вернулся из дипломатической миссии в Петербург и узнал, что в России Тютчева почти не знают. Гагарин уговорил поэта прислать ему в тетрадь с последними стихотворениями и забрал несколько неопубликованных произведений у Раича. А затем показал все собранные рукописи Петру Вяземскому и Василию Жуковскому.

«…Намедни я передаю Вяземскому некоторые стихотворения, старательно разобранные и переписанные мною; через несколько дней невзначай захожу к нему около полуночи и застаю его вдвоем с Жуковским за чтением ваших стихов и вполне увлеченных поэтическим чувством, коим дышат ваши стихи. Я был в восхищении, в восторге, и каждое слово, каждое замечание, в особенности Жуковского, все более убеждало меня, что он верно понял все оттенки и всю прелесть этой простой и глубокой мысли»
Дипломат Иван Гагарин, из переписки с Федором Тютчевым

Вяземский с Жуковским передали произведения Александру Пушкину. Он прочитал их и в 1836 году напечатал в «Современнике» под заголовком «Стихотворения, присланные из Германии». Пушкин тщательно отнесся к публикации — цензор Крылов хотел убрать из стихотворения «Не то, что мните вы, природа…» несколько строф. Но поэт добился публикации с точками на месте пропущенных строф. Так читатели журнала могли понять: в журнале стихотворение неполное и сокращено по решению цензуры.

«Мне рассказывали очевидцы, в какой восторг пришел Пушкин, когда он в первый раз увидал собрание рукописное его [Тютчева] стихов… Он носился с ними целую неделю»
Юрий Самарин, публицист, философ

Стихотворения Тютчева публиковали в трех книжках «Современника», в том числе и в 1837 году — уже после смерти Пушкина. Несмотря на это, критики почти не отреагировали на них. В то же время Иван Гагарин, который хотел издать книгу произведений Тютчева, вернулся на службу в Германию. Литературовед Наум Берковский писал: «Тютчев все же не вошел тогда подлинным образом в литературу».

В мае 1837 года поэт вновь приехал в Россию на несколько месяцев. Здесь он сочинил стихотворение «29-ое января 1837» о гибели Пушкина:

Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах… знойной кровью.

«Я твердо решился оставить дипломатическое поприще»: последние годы в Европе

В 1838 году Федора Тютчева отправили в дипломатическую миссию в Турин. Элеонора Петерсон с детьми поплыли к нему на пароходе. Когда они были недалеко от немецкого города Любек, судно загорелось. Жена Тютчева и его дети не пострадали, но, конечно, сильно испугались. У Элеоноры Петерсон после катастрофы сильно ухудшилось здоровье. В августе 1838 года после тяжелой болезни она умерла. Однако уже спустя несколько месяцев Тютчев женился вновь. Его супругой стала Эрнестина Дёрнберг. С ней поэт познакомился еще в 1833 году и с тех пор поддерживал отношения, написал несколько любовных стихотворений, среди которых «Люблю глаза твои, мой друг…» и «Воспоминание о 20 марта 1836 года!!!». В браке у Тютчева и Дёрнберг родилось пять детей.

В 1839 году Федор Тютчев подал прошение, чтобы оставить службу. В Европе он оставался до 1844 года. В 1843 году познакомился с Александром Бенкендорфом, начальником Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Бенкендорф заведовал сыском и был шефом жандармов. Тютчев показал ему свои философские труды — размышления о судьбе России и Запада, а Бенкендорф передал их императору Николаю I. Родителям Тютчев написал: «Он [Бенкендорф] уверил меня, что мои мысли были приняты довольно благосклонно, и есть повод надеяться, что им будет дан ход». Николай I прочитал сочинения поэта и поддержал его идеи. Тютчев хотел изменить отношение европейцев к России и собирался публиковать в известных немецких и французских журналах статьи о политике. Император пообещал оказывать поэту поддержку и пригласил его в Петербург на аудиенцию. 20 сентября 1844 года Тютчев возвратился в Россию. Однако через три дня после этого умер Бенкендорф, который покровительствовал поэту. Как писал Иван Кожинов: «Смерть Бенкендорфа, очевидно, оборвала и осуществление всего тютчевского «проекта».

Возвращение в Россию: «чарующий рассказчик» и публицист

В 1845 году, спустя несколько месяцев после возвращения в Петербург, Федор Тютчев вновь стал сотрудником министерства иностранных дел. На несколько лет — до 1849 года — он перестал писать стихи. В эти годы поэт посещал светские салоны, балы. Петербургской знати он запомнился как хороший рассказчик, который разбирался в политике и философии.

«Много мне случалось на моем веку разговаривать и слушать знаменитых рассказчиков, но ни один из них не производил на меня такого чарующего впечатления, как Тютчев. Остроумные, нежные, колкие, добрые слова, точно жемчужины, небрежно скатывались с его уст <…> Когда он начинал говорить, рассказывать, все мгновенно умолкали, и во всей комнате только и слышался голос Тютчева <…> Главной прелестью Тютчева <…> было то, что <…> не было ничего приготовленного, выученного, придуманного»
Писатель Владимир Сологуб, «Воспоминания»

В 1848 году Тютчева назначили старшим цензором при министерстве иностранных дел. Эта должность не приносила поэту больших денег, а работа казалась ему скучной и однообразной. Каждый день Тютчеву приходилось искать в прессе статьи на тему внешней политики. Родителям он писал: «Если бы я не был так нищ, с каким наслаждением я швырнул бы им в лицо содержание, которое они мне выплачивают, и открыто порвал бы с этим скопищем кретинов… Что за отродье, великий Боже!..». В эти годы он писал и печатал статьи на французском языке, среди которых «Россия и революция», «Россия и Германия», «Папство и римский вопрос». Поэт задумал масштабный исторический трактат «Россия и Запад», в котором планировал изложить свои мысли о внешней политике. Труд остался незавершенным, хотя Тютчев работал над ним несколько лет.

«К концу 40-х годов Тютчев стал проповедовать политическое и духовное обособление России от Европы. Согласно его трактатам, Россия — великая патриархальная империя, опора порядка, исповедница христианского безличия и смирения. Христианская идея отлично уживалась у Тютчева с завоевательным пафосом, с призывами к расширению территорий, к захвату Константинополя, который должен был, по его теории, оказаться центром государства, объединяющего славянские народы под властью русского царя»
Наум Берковский, «О русской литературе»

Любовная лирика и славянофильство

В 1850 году поэт Николай Некрасов в своей статье назвал Тютчева «русским первостепенным поэтическим талантом». Вскоре после этого в журналах стали появляться его старые произведения, а сам Тютчев снова начал писать стихи и публиковать их. В начале 1850-х вышли «Как дымный столп светлеет в вышине!», «Слезы людские, о слезы людские», «О, как убийственно мы любим» и другие произведения. В это же время Иван Тургенев и Николай Некрасов подготовили к печати его первый сборник, который вышел в 1854 году. Большой для того времени тираж — три тысячи экземпляров — раскупили за короткий срок.

В это время поэт писал философские и любовные лирические стихи, которые объединились в так называемый «денисьевский» цикл: большую часть он посвятил своей возлюбленной Елене Денисьевой. Поэт познакомился с ней еще в конце 1840-х в Смольном институте, куда приходил навещать своих дочерей Дарью и Екатерину. Денисьева училась вместе с ними. На протяжении почти пятнадцати лет — до смерти Денисьевой в 1864 году — Тютчев поддерживал отношения и с законной женой, и с ней. Денисьева писала: «Мне нечего скрываться и нет необходимости ни от кого прятаться: я более всего ему жена, чем бывшие его жены, и никто в мире никогда его так не любил и не ценил, как я его люблю и ценю». Она родила Тютчеву троих детей.

Кроме любовной лирики в эти годы Федор Тютчев много писал на политические темы. На службе он получил повышение: в 1857 году его назначили главой Комитета иностранной цензуры. Это учреждение отвечало за всю печатную продукцию, которую ввозили на территорию Российской империи. За время руководства Тютчева количеств книг и журналов увеличилось, а цензура смягчилась.

Поэт регулярно печатал в журналах свои философские размышления. В 1857 он написал статью под названием «О цензуре в России», в которой размышлял о политике государства по отношению к издателям: «…До тех пор, покуда правительство не изменит совершенно <…> своего взгляда на отношения к нему печати <…> до тех пор ничто поистине действительное не может быть предпринято с некоторыми основаниями успеха; и надежда приобрести влияние на умы с помощью печати <.> оставалась бы постоянным заблуждением».

В 1862 году министерство иностранных дел возглавил товарищ Пушкина по Царскосельскому лицею князь Александр Горчаков. С ним у Тютчева сложились приятельские отношения, они много переписывались. С Горчаковым поэт делился своими взглядами на внешнюю политику. Тютчеву была близка концепция славянофилов: он полагал, что Россия идет по своему собственному самобытному пути и ее история кардинально отличается от истории европейских стран. Эти идеи поэта проявились в его политической лирике, среди которой стихотворения «Молчит сомнительно Восток», «Умом Россию не понять…» и «Славянам».

«Политика и поэзия в самом широком значении этих двух понятий были сущностью его жизни, — политика мирной всецелой жизни человечества и политика как совокупность вопросов, живо и горячо затрагивающих интересы России и устраивающих ее будущность. Наряду же с политикой стояла и поэзия, являвшаяся чем-то родственным политике в духовном существе его…»
Владимир Мещерский, «Воспоминания»

Последние годы жизни

С 1860-х Федор Тютчев часто болел. Елена Денисьева писала сестре: «Федор Иванович опять заболел и сильно: он в постели, и не менее как на неделю…». В 1864 году у них родился третий ребенок — сын Николай. Вскоре после этого Денисьева тяжело заболела и умерла. Тютчев писал об этом: «Пустота, страшная пустота… Даже вспомнить о ней — вызвать ее, живую, в памяти, как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу. Страшно, невыносимо…». В следующем 1865 году заболели и умерли два младших ребенка Тютчева и Денисьевой — Елена и Николай. Старшего сына Федора забрала к себе дочь поэта Анна Тютчева. В это время почти все стихи посвящал Тютчев погибшей возлюбленной, много размышлял о старости и близкой смерти.

«Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет — и не может.
Нет ни полёта, ни размаху –
Висят поломанные крылья,
И вся она, прижавшись к праху,
Дрожит от боли и бессилья…»
Отрывок из стихотворения «О, этот Юг, о, эта Ницца!», 1864 год

В 1870-х ухудшилось и здоровье самого поэта. Вскоре после смерти Денисьевой у него умерла мать. Наум Берковский писал: «Тютчев был тяжело болен, но болезни своей признавать не хотел и порывался к деятельной жизни». Тютчев не уходил со службы и не слушал советов врачей, которые рекомендовали ему уехать в имение и пожить в спокойствии. В последние годы жизни поэт испытывал проблемы со зрением и речью, не мог писать, но продолжал диктовать стихи и статьи. Тютчев внимательно следил за франко-прусской войной и выписывал газеты, со всеми посетителями обсуждал свежие новости. В 1872 году он писал дочери: «По своему неисправимому легкомыслию я по-прежнему не могу не интересоваться всем, что происходит в мире, словно мне не предстоит вскоре его покинуть…». Вскоре умерла любимая дочь поэта Мария. Незадолго до смерти Тютчев сочинил свои последние стихотворения «Бессонница» («Ночной порой в пустыне городской…») и «Все отнял у меня казнящий Бог…».

Федор Тютчев умер 27 июля 1873 года в Царском селе. Поэта похоронили на Новодевичьем кладбище в Петербурге.

Интересные факты

1. Через свою мать Екатерину Толстую Федор Тютчев приходился родственником с другим классиком русской литературы — Львом Толстым. Они были шестиюродными братьями.

2. Одним из первых наставников Федора Тютчева был крепостной крестьянин его родителей Николай Хлопов, который обучал его грамоте. Незадолго до своей смерти, в 1826 году, Хлопов подарил поэту икону, которую тот хранил до конца жизни. На ней крестьянин подписал: «В память моей искренней любви и усердия к моему другу Федору Ивановичу Тютчеву. Сей образ по смерти моей принадлежит ему. Подписано 1826 Марта 5-го Николай Хлопов».

3. Тютчев никогда не бывал в имении Мураново, где в 1920-м году создали его музей. Эта усадьба принадлежала сыну поэта Ивану и его семье. После революции супруга Ивана Ольга Путята и внук Тютчева Николай придумали устроить в своем доме музей. Николай Тютчев до конца жизни был хранителем музейной коллекции и научным сотрудником Муранова.

4. Во время работы цензором Тютчев запретил печать и распространение главной книги коммунистов — «Манифеста коммунистической партии» Фридриха Энгельса и Карла Маркса.

5. В 1870 году, во время поездки в Германию, Тютчев вновь встретился со своей первой любовью Амалией фон Лерхенфельд. После этого он написал стихотворение «Я встретил вас — и все былое…». В 1881 году композитор Леонид Малашкин положил его слова на музыку и создал романс. Ноты издали небольшим тиражом в 300 экземпляров, автора музыки забыли. Популярным стихотворение и песня стали после того, как «Я встретил вас — и все былое…» исполнил оперный певец Иван Козловский.

Источник: culture.ru

Поделись
с друзьями!

733

3 месяца

Ностальгия в рифмах: когда память говорит стихами

Иногда прошлое кажется ближе, чем настоящее. Одно слово, один запах, знакомая мелодия — и ты снова там, в далёком детстве, в старом дворе или на берегу тёплого лета. В этих стихах — воспоминания, наполненные светлой грустью и нежной тоской.

Все прошлое нам кажется лишь сном

Все прошлое нам кажется лишь сном,
Все будущее — лишь мечтою дальней,
И только в настоящем мы живем
Мгновенной жизнью, полной и реальной.
И непрерывной молнией мгновенья
В явь настоящего воплощены,
Как неразрывно спаянные звенья, —
Мечты о будущем, о прошлом сны.

Михаил Зенкевич

Ностальгия

Ностальгия бывает по дому.
По Уралу, по Братску, по Дону.
По пустыням и скалам белесым,
невозможно прозрачным березам.
По степям, где метели тугие…
У меня по тебе ностальгия.
По твоим просыпаньям тяжелым.
По глазам и плечам обнаженным
По мгновеньям, когда ты со мною.
По ночному бессонному зною.
По слезам и словам невесомым.
По улыбкам
и даже по ссорам!
По губам, суховатым с морозца…
Я, решив с ностальгией бороться,
уезжаю.
Штурмую платформы.
Но зачем-то ору в телефоны!
Умоляю тебя:
— Помоги мне!
Задыхаюсь от ностальгии!..
Ты молчишь.
Ты спасать меня медлишь…
Если вылечусь -
тут же заметишь.

Роберт Рождественский
1980 г.

Мне кажется, что всё ещё вернётся

Мне кажется, что всё ещё вернётся,
Хотя уже полжизни позади.
А память нет да нет – и обернётся,
Как будто знает в прошлое пути.

Мне кажется, что всё ещё вернётся,
Как снова быть июню, январю.
Смотрю в былое, как на дно колодца,
А может быть в грядущее смотрю?

Мне кажется, что всё ещё вернётся,
Что время – просто некая игра.
Оно числом заветным обернётся,
И жизнь начнётся заново с утра.

Но возвратится прошлое не может.
Не потому ль мы так к нему добры?
И каждый день, что пережит иль прожит,
Уже навек выходит из игры.

Андрей Дементьев

Осеннее утро

Поднялся шум; свирелью полевой
Оглашено мое уединенье,
И с образом любовницы драгой
Последнее слетело сновиденье.
С небес уже скатилась ночи тень.
Взошла заря, блистает бледный день —
А вкруг меня глухое запустенье…
Уж нет ее… я был у берегов,
Где милая ходила в вечер ясный;
На берегу, на зелени лугов
Я не нашел чуть видимых следов,
Оставленных ногой ее прекрасной.
Задумчиво бродя в глуши лесов,
Произносил я имя несравненной;
Я звал ее — и глас уединенный
Пустых долин позвал ее в дали.
К ручью пришел, мечтами привлеченный;
Его струи медлительно текли,
Не трепетал в них образ незабвенный.
Уж нет ее!.. До сладостной весны
Простился я с блаженством и с душою.
Уж осени холодною рукою
Главы берез и лип обнажены,
Она шумит в дубравах опустелых;
Там день и ночь кружится желтый лист,
Стоит туман на волнах охладелых,
И слышится мгновенный ветра свист.
Поля, холмы, знакомые дубравы!
Хранители священной тишины!
Свидетели моей тоски, забавы!
Забыты вы… до сладостной весны!

Александр Пушкин

Где обрывается память

Где обрывается память, начинается старая фильма,
играет старая музыка какую-то дребедень.
Дождь прошел в парке отдыха, и не передать, как сильно
благоухает сирень в этот весенний день.

Сесть на трамвай 10-й, выйти, пройти под аркой
сталинской: все как было, было давным-давно.
Здесь меня брали за руку, тут поднимали на руки,
в открытом кинотеатре показывали кино.

Про те же самые чувства показывало искусство,
про этот самый парк отдыха, про мальчика на руках.
И бесконечность прошлого, высвеченного тускло,
очень мешает грядущему обрести размах.

От ностальгии или сдуру и спьяну можно
подняться превыше сосен, до самого неба на
колесе обозренья, но понять невозможно:
то ли войны еще не было, то ли была война.

Всё в черно-белом цвете, ходят с мамами дети,
плохой репродуктор что-то победоносно поет.
Как долго я жил на свете, как переносил все эти
сердцебиенья, слезы, и даже наоборот.

Борис Рыжий

Ностальгия по настоящему

Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
не по прошлому ностальгию —
ностальгию по настоящему.
Будто послушник хочет к господу,
ну, а доступ лишь к настоятелю —
так и я умоляю доступа
без посредников к настоящему.
Будто сделал я что-то чуждое,
или даже не я — другие.
Упаду на поляну — чувствую
по живой земле ностальгию.
Нас с тобой никто не расколет.
Но когда тебя обнимаю —
обнимаю с такой тоскою,
будто кто-то тебя отнимает.
Одиночества не искупит
в сад распахнутая столярка.
Я тоскую не по искусству,
задыхаюсь по настоящему.
Когда слышу тирады подленькие
оступившегося товарища,
я ищу не подобья — подлинника,
по нему грущу, настоящему.
Все из пластика, даже рубища.
Надоело жить очерково.
Нас с тобою не будет в будущем,
а церковка…
И когда мне хохочет в рожу
идиотствующая мафия,
говорю: «Идиоты — в прошлом.
В настоящем рост понимания».
Хлещет черная вода из крана,
хлещет рыжая, настоявшаяся,
хлещет ржавая вода из крана.
Я дождусь — пойдет настоящая.
Что прошло, то прошло. К лучшему.
Но прикусываю, как тайну,
ностальгию по-настоящему.
Что настанет. Да не застану.

Андрей Вознесенский
1976 г.

Поделись
с друзьями!

524

3 месяца

В поисках доброго Бога. Философские стихи Александра Галича

Иногда человек выходит за пределы привычного, чтобы найти ответы на вопросы, что терзают его душу. В поисках Бога, в поисках смысла он сталкивается с тем, что сам создает — из глины, из слова, из страха. А ведь каждый поиск — это не только надежда найти, но и шанс пересоздать что-то внутри себя.

ПСАЛОМ

Я вышел на поиски Бога.
В предгорье уже рассвело.
А нужно мне было немного –
Две пригоршни глины всего.

И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладонях размял и растер.

Что знал я в ту пору о Боге
На тихой заре бытия?
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.

И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня,
Что будет Он добрым и мудрым,
Что Он пожалеет меня.

Когда ж он померк, этот длинный
День страхов, надежд и скорбей –
Мой Бог, сотворенный из глины,
Сказал мне:
– Иди и убей!..

И канули годы,
И снова –
Все так же, но только грубей,
Мой Бог, сотворенный из слова,
Твердил мне:
– Иди и убей!

И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И Бог, сотворенный из страха,
Шептал мне:
– Иди и убей!

Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог –
На поиски доброго Бога
И – ах да поможет мне Бог!

Александр Галич
1971

Поделись
с друзьями!

540

• Знания

4 месяца

Философские зимние стихи

Зима — время тишины и размышлений. Её холодные вечера словно созданы для философских поисков, когда природа вокруг застывает, а внутри нас пробуждаются глубокие мысли. Лёд и снег становятся метафорами жизни, а каждый снежный узор — напоминанием о её неповторимости. Вдохновляющие стихи о зиме открывают дверь в этот особый мир, где мороз оживляет философию, а тишина звучит яснее слов.

Белым-бело

Белым - бело !..
И в этом белом гимне
Приходит к нам ,
болезненно остра,
Необходимость тут же стать другими,
Уже совсем не теми, что вчера.
Как будто Бог , устав от наших каверз,
От слез и драк, от кляуз и нытья ,-
Возвел отныне снег, крахмал и кафель
В разряд святых условий бытия.
И кончились бои, и драки стихли,
И тишина везде вошла в закон
Как результат большой воскресной стирки,
Одежд, религий, судеб и знамён...

Леонид Филатов
1975 г

Элегия

Издержки духа — выкрики ума
и логика, — вы равно хороши,
когда опять белесая зима
бредет в полях безмолвнее души.
О чем тогда я думаю один,
зачем гляжу ей пристально вослед.
На этот раз декабрь предвосхитил
ее февральских оттепелей свет.
Какие предстоят нам холода.
Но, обогреты давностями, мы
не помним, как нисходят города
на тягостные выдохи зимы.
Безумные и злобные поля!
Безумна и безмерна тишина их.
То не покой, то темная земля
об облике ином напоминает.
Какой-то ужас в этой белизне.
И вижу я, что жизнь идет как вызов
бесславию, упавшему извне
на эту неосознанную близость.

Иосиф Бордский
1968 г.

Дым без огня

Вот зима. На деревьях цветут снеговые улыбки.
Я не верю, что в эту страну забредёт Рождество.
По утрам мой комичный маэстро так печально играет на скрипке
И в снегах голубых за окном мне поёт Божество!

Мне когда-то хотелось иметь золотого ребёнка,
А теперь я мечтаю уйти в монастырь, постареть
И молиться у старых притворов печально и тонко
Или, может, совсем не молиться, а эти же песенки петь!

Всё бывает не так, как мечтаешь под лунные звуки.
Всем понятно, что я никуда не уйду, что сейчас у меня
Есть обиды, долги, есть собака, любовница, муки
И что всё это — так… пустяки… просто дым без огня!

Александр Вертинский

Белое безмолвие

Все года и века и эпохи подряд
Все стремится к теплу от морозов и вьюг.
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг?

Слава им не нужна и величие.
Вот под крыльями кончится лед,
И найдут они счастие птичее,
Как награду за дерзкий полет.

Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянья пока наблюдать не пришлось.
Это редко бывает — сиянья в цене!

Тишина. Только чайки — как молнии.
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук.

Как давно снятся нам только белые сны,
Все иные оттенки снега замели.
Мы ослепли давно от такой белизны,
Но прозреем от черной полоски земли.

Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает, как тень.
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день.

Север, воля, надежда,- страна без границ,
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому что не водится здесь воронья.

Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть,
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь.

Владимир Высоцкий
1972

Поделись
с друзьями!

606

• Знания

• Природа

4 месяца

Сакья Муни - удивительные стихи Дмитрия Мережковского

Это стихотворение Д.С. Мережковский написал в возрасте 20 лет.

Сакья Муни

По горам, среди ущелий темных,
Где ревел осенний ураган,
Шла в лесу толпа бродяг бездомных
К водам Ганга из далеких стран.
Под лохмотьями худое тело
От дождя и ветра посинело.
Уж они не видели два дня
Ни приютной кровли, ни огня.
Меж дерев во мраке непогоды
Что-то там мелькнуло на пути;
Это храм, — они вошли под своды,
Чтобы в нем убежище найти.
Перед ними на высоком троне —
Сакья-Муни, каменный гигант.
У него в порфировой короне —
Исполинский чудный бриллиант.
Говорит один из нищих: «Братья,
Ночь темна, никто не видит нас,
Много хлеба, серебра и платья
Нам дадут за дорогой алмаз.
Он не нужен Будде: светят краше
У него, царя небесных сил,
Груды бриллиантовых светил
В ясном небе, как в лазурной чаше…»
Подан знак, и вот уж по земле
Воры тихо крадутся во мгле.
Но когда дотронуться к святыне
Трепетной рукой они хотят —
Вихрь, огонь и громовой раскат,
Повторенный откликом в пустыне,
Далеко откинул их назад.
И от страха всё окаменело,
Лишь один — спокойно-величав —
Из толпы вперед выходит смело,
Говорит он богу: «Ты неправ!
Или нам жрецы твои солгали,
Что ты кроток, милостив и благ,
Что ты любишь утолять печали
И, как солнце, побеждаешь мрак?
Нет, ты мстишь нам за ничтожный камень,
Нам, в пыли простертым пред тобой, —
Но, как ты, с бессмертною душой!
Что за подвиг сыпать гром и пламень
Над бессильной, жалкою толпой,
О, стыдись, стыдись, владыка неба,
Ты воспрянул — грозен и могуч, —
Чтоб отнять у нищих корку хлеба!
Царь царей, сверкай из темных туч,
Грянь в безумца огненной стрелою, —
Я стою как равный пред тобою
И, высоко голову подняв,
Говорю пред небом и землею:
«Самодержец мира, ты неправ!»»
Он умолк, и чудо совершилось:
Чтобы снять алмаз они могли,
Изваянье Будды преклонилось
Головой венчанной до земли, —
На коленях, кроткий и смиренный,
Пред толпою нищих царь вселенной,
Бог, великий бог, — лежал в пыли!

1885

Дмитрий Мережковский
(1865 - 1941)

Поделись
с друзьями!

658