Николая Гоголя называли мистиком, сатириком, прорицателем жизни и гением. После его смерти публицист Иван Аксаков писал: «Много еще пройдет времени, пока уразумеется вполне все глубокое и строгое значение Гоголя». Эта статья рассказывает о его талантах и увлечениях, страхах и творчестве.
«Фрак по последней моде»: Гоголь — молодой щеголь
Николай Гоголь интересовался модой с юности: сам подшивал себе сюртуки, обшивал наряды сестрам. В 1827 году он писал своему ближайшему другу Герасиму Высоцкому: «Позволь еще тебя попросить об одном деле: нельзя ли заказать у вас в Петербурге портному самому лучшему фрак для меня? Узнай, что стоит пошитье самое отличное фрака по последней моде. <…> Напиши, пожалуйста, какие модные материи у вас на жилеты, на панталоны. Какой-то у вас модный цвет на фраки?»
А сразу после окончания Нежинского лицея Гоголь раньше своих товарищей оделся в штатский костюм. Его учитель Иван Кулжинский вспоминал:
«Как теперь вижу его, в светло-коричневом сюртуке, которого полы подбиты были какою-то красною материей в больших клетках. Такая подкладка почиталась тогда nec plus ultra (с лат. «крайняя степень». — Прим. ред.) молодого щегольства, и Гоголь, идучи по гимназии, беспрестанно обеими руками, как будто ненарочно, раскидывал полы сюртука, чтобы показать подкладку.» - Иван Кулжинский, «Воспоминания учителя», 1854 год
Гоголь — страстный рукодельник: «Я заставал его перед столом с ножницами и другими портняжными материалами»
Классик страстно любил рукоделие. Еще в детстве, как вспоминала его сестра Ольга, он «ходил к бабушке и просил шерсти, вроде гаруса, чтобы выткать поясок: он на гребенке ткал пояски», а позже писателя можно было застать за вышиванием и вязанием: «Несмотря на жар в комнате, мы заставали его еще в шерстяной фуфайке поверх сорочки. «Ну, сидеть, да смирно!» — скажет он и продолжает свое дело, состоявшее обыкновенно в вязанье на спицах шарфа или ермолки или в писании чего-то чрезвычайно мелким почерком на чрезвычайно маленьких клочках бумаги», — вспоминал сын историка Михаила Погодина — Дмитрий Погодин.
А Павел Анненков в своих воспоминаниях рассказывал, что «с приближением лета он [Гоголь] начинал выкраивать для себя шейные платки из кисеи и батиста, подпускать жилеты на несколько линий ниже проч., и занимался этим делом весьма серьезно. Я заставал его перед столом с ножницами и другими портняжными материалами, в сильной задумчивости». Гоголь также рисовал узоры для тканья ковров, кроил занавески и сестрам платья.
Издание в шестнадцатую долю листа: коллекция Гоголя
Гоголь любил книги, но особенно ему нравились миниатюрные издания, на которые он мог тратить большие деньги: «Страсть к ним до того развилась в нем, — писал первый биограф Гоголя Пантелеймон Кулиш, — что, не любя и не зная математики, он выписал «Математическую энциклопедию» Перевощикова на собственные свои деньги, за то только, что она издана была в шестнадцатую долю листа».
«Первый удар, нанесенный школьной идеализации»: знакомство с Пушкиным
В 1828 году Николай Гоголь вместе с другом Александром Данилевским переехал в Петербург. Он мечтал познакомиться с Александром Пушкиным, поэтому незамедлительно поехал к дому поэта. Литературный критик Павел Анненков записал со слов Гоголя:
Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и наконец у самых дверей квартиры развилась до того, что он убежал в кондитерскую и потребовал рюмку ликера. Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил и на вопрос свой: «Дома ли хозяин?» — услыхал ответ слуги: «Почивают!» Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил: «Верно, всю ночь работал?» — «Как же, работал, — отвечал слуга, — в картишки играл». Гоголь признавался, что это был первый удар, нанесенный школьной идеализации его».
Павел Анненков со слов Гоголя, «Материалы для биографии Пушкина», 1873 год
Впервые писатели смогли встретиться лишь через два года — знакомство состоялось в мае 1831-го на даче поэта Петра Плетнёва. Пушкин высоко оценил талант Гоголя, он писал: «Сейчас прочел «Вечера близ Диканьки». Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия, какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей литературе, что я доселе не образумился».
Несмотря на замкнутый характер, Николай Гоголь был потрясающим рассказчиком и чтецом. Писатель Иван Панаев вспоминал: «Гоголь читал неподражаемо. Между современными литераторами лучшими чтецами своих произведений считаются Островский и Писемский: Островский читает без всяких драматических эффектов, с величайшей простотою, придавая между тем должный оттенок каждому лицу; Писемский читает как актер — он, так сказать, разыгрывает свою пьесу в чтении… В чтении Гоголя было что-то среднее между двумя этими манерами чтений. Он читал драматичнее Островского и с гораздо большей простотою, чем Писемский…»
Однажды Гоголь читал «Ревизора» у одной высокопоставленной особы в присутствии большого общества и генералов. «Каждое действующее лицо этой комедии говорило у Гоголя своим голосом и с своей мимикой, — рассказывал современник Гоголя Тимофей Пащенко. — Все слушатели много и от души смеялись, благодарили талантливого автора и превосходного чтеца за доставленное удовольствие, и Гоголь получил в подарок превосходные часы.
Сюжет для «Мертвых душ»
Сюжет для поэмы о махинаторе Чичикове писателю подсказал Александр Пушкин. Подобную историю поэт услышал во время кишиневской ссылки в 1820 году. В городе Бендеры никто не регистрировал смерти — имена умерших присваивали себе беглые крестьяне. В течение нескольких лет в Бендерах по документам не было ни одной смерти. Через несколько лет услышанное Пушкин переделал и рассказал Гоголю. В «Авторской исповеди», изданной посмертно, Гоголь рассказывал:
Может быть, с летами и с потребностью развлекать себя, веселость эта исчезнула бы, а с нею вместе и мое писательство. Но Пушкин заставил меня взглянуть на дело сурьезно. Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение, и наконец один раз, после того, как я ему прочел одно небольшое изображение небольшой сцены, но которое, однако ж, поразило его больше всего мной прежде читанного, он мне сказал: «Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего как живого, с этой способностью, не приняться за большое сочинение! Это просто грех!» …И в заключение всего отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет «Мертвых душ».
Но известно, что Пушкин не так охотно уступил Гоголю сюжет, в кругу близких он говорил: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя».
Одному из первых главы поэмы Гоголь читал именно Пушкину: «Когда я начал читать Пушкину первые главы из «Мертвых душ» в том виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении (он же был охотник до смеха), начал понемногу становиться все сумрачнее, сумрачнее, а наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски: «Боже, как грустна наша Россия!» Первый том произведения был издан в 1842 году. Гоголь задумывал трехтомник, но второй том, полностью написанный, писатель сжег, а третий — не успел написать.
«…Он трясся всем телом и весь потупился»: страхи Гоголя
У Гоголя было много фобий: он боялся грозы и обмороков, быть погребенным заживо и смерти.
Знакомая писателя Александра Смирнова рассказывала, как Гоголь во время чтения ей глав из «Мертвых душ» почувствовал приближение грозы: «Я вся обратилась в слух. Дело шло об Уленьке, бывшей уже замужем за Тентетниковым. Удивительно было описано их счастие, взаимное отношение и воздействие одного на другого… Тогда был жаркий день, становилось душно. Гоголь делался беспокоен и вдруг захлопнул тетрадь. Почти одновременно с этим послышался первый удар грома, и разразилась страшная гроза. Нельзя себе представить, что стало с Гоголем: он трясся всем телом и весь потупился. После грозы он боялся один идти домой. Виельгорский взял его под руку и отвел».
Из-за боязни обмороков и замирания Николай Гоголь мог большую часть ночи проводить на диване — не ложась в кровать. Павел Анненков рассказывал, что писатель всю ночь бодрствовал, а под утро «разметывал свою постель для того, чтоб общая наша служанка, прибиравшая комнаты, не могла иметь подозрение о капризе жильца своего, в чем, однако же, успел весьма мало, как и следовало ожидать».
Этот страх у писателя появился после смерти близкого друга — графа Иосифа Виельгорского. Их отношениям Гоголь посвятил неоконченную повесть «Ночи на вилле». В 1837 году Виельгорский заболел туберкулезом. Писатель ухаживал за больным, проводил возле его постели бессонные ночи, видел его кончину. В 1839 году Николай Гоголь писал: «Я ни во что теперь не верю и если встречаю что прекрасное, то жмурю глаза и стараюсь не глядеть на него. От него мне несет запахом могилы. «Оно на короткий миг», — шепчет глухо внятный мне голос».
Через шесть лет, в 1845 году, Гоголь написал завещание: «…тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться… Будучи в жизни своей свидетелем многих печальных событий от нашей неразумной торопливости во всех делах, даже и в таком, как погребение, я возвещаю это здесь в самом начале моего завещания, в надежде, что, может быть, посмертный голос мой напомнит вообще об осмотрительности».
Художественная литература влияет на нашу жизнь сильнее, чем кажется. Идеи, которые мы черпаем из прочитанных книг, незаметно становятся частью нашей реальности. Мы замечаем черты вымышленных героев в наших близких и знакомых, а в трудных ситуациях размышляем, как бы на нашем месте поступил тот или иной персонаж. Более того, некоторые из литературных типажей психологи и врачи сочли столь яркими, что назвали их именами реально существующие заболевания и расстройства.
Синдром Алисы в Стране чудес
Пожалуй, самое удивительное из неврологических заболеваний было названо в честь героини сказочных повестей Льюиса Кэрролла. Британский психиатр Джон Тодд даже предполагал, что сам писатель страдал от этого причудливого недуга (описание похожей болезни врач нашел в его дневнике).
У нескольких пациентов Тодда мигрень сопровождалась довольно странными симптомами: они переставали адекватно воспринимать пропорции окружающих предметов, включая их собственные части тела. Во время приступа людям могло казаться, что время течет по-другому, пальцы перестают помещаться в комнате, а ноги уходят в пол, который внезапно стал мягким, как губка. При этом никто из них не страдал от опухолей мозга и не принимал наркотики (в отличие от Алисы, поддавшейся на уговоры непонятного пузырька, пирожка и курящей гусеницы). Самым странным было то, что галлюцинации бесследно исчезали, стоило пройти головной боли.
Синдром Плюшкина
У этого расстройства множество имен: синдром Диогена, хординг, силлогомания, патологическое накопительство и даже «синдром старческого убожества». Последнее название получило широкое распространение из-за предположения психиатров о связи привычки собирать и хранить совершенно ненужные предметы в своем доме с приходом сенильной деменции — «старческого слабоумия». Однако позднее выяснилось, что стать похожим на героя «Мертвых душ» можно в любом возрасте: достаточно перенести серьезную черепно-мозговую травму, неудачную операцию на мозге, инсульт или инфекцию (менингит, энцефалит) — и вот уже человек к ужасу родственников превращает свой дом в настоящую помойку.
В отличие от вполне здоровых коллекционеров и склонных к накопительству российских пенсионеров, люди, страдающие синдромом Плюшкина испытывают такую привязанность к вещам, что те становятся для них смыслом жизни. Ненужные предметы хранятся в их домах безо всякой системы и никогда не используются. Кстати, именно это произошло с отцом главной героини книги «Никто не узнает» и одной из пациенток доктора Хауса.
Синдром Мадам Бовари
Героине романа Густава Флобера «Госпожа Бовари», Эмме, также не удалось уйти от внимания психологов и психиатров. Мечты жены лекаря о пышных светских раутах привели к трагическому финалу истории, заодно подтолкнув врачей к тому, чтобы назвать ее именем поведенческое расстройство. Впервые термин «боваризм» появился в 1892 году в книге философа Жюля де Готье и позднее прижился в научной и медицинской среде.
Если верить специалистам, то первые признаки заболевания проявляются в подростковом возрасте, но именно в это время еще не являются отклонением от нормы. Все мы знаем подростков, которым свойственно не замечать грани между фантазиями и действительностью. Подменяя реальные факты вымышленными, они пытаются сделать явью свои мечты, даже если это невозможно. Но замкнутые и впечатлительные люди рискуют застрять в этом состоянии и тем самым сильно подпортить себе взрослую жизнь. Независимо от того, о каких фантазиях идет речь — положительных «грезах» или отрицательных «страхах» — их обладатель рано или поздно сталкивается с реальными последствиями своего поведения и понимает, что мир устроен совсем не так, как ему казалось. Бурная эмоциональная реакция на это «прозрение» может закончится не меньшей трагедией, чем жизнь флоберовской Эммы Бовари.
Синдром Мартина Идена
Присвоить «депрессии достижения» имя главного героя романа Джека Лондона первыми догадались российские психологи Вадим Ротенберг и Виктор Аршавский. Пытаясь объяснить, почему успешные люди часто теряют интерес к жизни на самом ее пике, ученые поняли, что переживания их подопечных напоминают об эмоциях, погубивших Мартина Идена.
Как и моряк, мечтавший добиться руки обеспеченной девушки и во что бы то ни стало обрести славу писателя, пострадавшие от «депрессии достижения» часто ставят перед собой единственную цель и упорно идут к ней, преодолевая самые невероятные препятствия. Добившись своего, они теряют смысл жизни и впадают в опасное состояние апатии, которое может привести к самоубийству.
По иронии судьбы, те, кто справлялся со всеми болезнями и невзгодами на пути к мечте, оказываются не в состоянии перенести только одно — свой успех. Психологи объясняют этот парадокс по-разному. Одни справедливо отмечают, что «мартины идены» доходят до полного физического и психологического истощения, жертвуя ради успеха удовольствиями, полноценным сном и питанием. Другие видят причину всех бед в нарушениях целеполагания и советуют всегда иметь «запасную» мечту на тот случай, если главная цель вашей жизни вдруг окажется «пшиком». Так что, если не хотите повторить судьбу Мартина, берегите себя и не загадывайте таких желаний, после исполнения которых вам будет нечего хотеть.
Синдром Мюнхгаузена
Карл Фридрих Иероним барон фон Мюнхгаузен из смешных рассказов Рудольфа Эриха Распе подарил свое имя сложному симулятивному расстройству. Именно с этим персонажем британский психиатр Ричард Ашер в 1951 году сравнил пациентов, которые делают все, чтобы безо всяких на то причин попасть в клинику, а лучше — на операционный стол. Подобно «самому правдивому человеку на земле», эти люди верят в то, о чем говорят врачам, и поэтому не считаются симулянтами в строгом смысле этого слова.
Обладатели синдрома Мюнхгаузена вызывают у себя симптомы реально существующих заболеваний и ведут себя так, что им удается обмануть даже опытных хирургов. Правда обнаруживается только тогда, когда выясняется, что подобное «лечение» уже было неоднократно произведено в других больницах: например, человек настаивал на удалении якобы воспаленного аппендикса несколько десятков раз. Как и книжный барон, эти странные люди используют небылицы для привлечения внимания. Психологи считают, что таким образом они пытаются справиться с одиночеством и залечить детские травмы.
«Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног, – но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство». Предлагаем вам сегодня вспомнить высказывания и афоризмы великого писателя и поэта Александра Сергеевича Пушкина.
Брак холостит душу.
* * *
Вдохновение есть расположение души к живому приятию впечатлений, следовательно, к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных.
* * *
...Гений и злодейство -
Две вещи несовместные...
* * *
Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пищу -
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
* * *
Есть время для любви,
Для мудрости – другое.
* * *
Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног, – но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство
* * *
Мы почитаем всех нулями,
А единицами – себя.
* * *
Говорят, что несчастие хорошая школа; может быть. Но счастие есть лучший университет.
* * *
Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими.
* * *
Любви все возрасты покорны.
* * *
Люди никогда не довольны настоящим и, по опыту имея мало надежды на будущее, украшают невозвратимое минувшее всеми цветами своего воображения.
* * *
Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь.
* * *
Мысль! Великое слово! Что же и составляет величие человека, как не мысль?
* * *
Не откладывай до ужина того, что можешь съесть за обедом.
* * *
Неуважение к предкам есть первый признак безнравственности.
* * *
Но я, любя, был глуп и нем.
* * *
Одна из причин жадности, с которой читаем записки великих людей, — наше самолюбие: мы рады, ежели сходствуем с замечательным человеком чем бы то ни было, мнениями, чувствами, привычками — даже слабостями и пороками. Вероятно, больше сходства нашли бы мы с мнениями, привычками и слабостями людей вовсе ничтожных, если б они оставляли нам свои произведения.
* * *
Привычка свыше нам дана: замена счастию она.
* * *
Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная.
* * *
Со смехом ужас несовместен.
* * *
Учёный без дарования подобен тому бедному мулле, который изрезал и съел «Коран», думая исполниться духа Магометова.
* * *
Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца.
* * *
Чем более мы холодны, расчётливы, осмотрительны, тем менее подвергаемся нападениям насмешки.
* * *
Эгоизм может быть отвратительным, но он не смешон, ибо отменно благоразумен. Однако есть люди, которые любят себя с такой нежностью, удивляются своему гению с таким восторгом, думают о своём благосостоянии с таким умилением, о своих неудовольствиях с таким состраданием, что в них и эгоизм имеет смешную сторону энтузиазма и чувствительности.
* * *
Чтение – вот лучшее учение!
* * *
Ах, обмануть меня не трудно,
Я сам обманываться рад!
* * *
Себя как в зеркале я вижу, но это зеркало мне льстит.
Интересные факты о литературе помогут вам узнать больше о великих произведениях и их авторах. Она развивалась на протяжении тысячелетий. Сегодня в мире существует немало литературных жанров, позволяющих человеку не только узнавать ту или иную информацию, но и получать массу удовольствия от самого процесса чтения.
1. «Алиса в стране чудес» была запрещена в Китае из-за наличия в книге говорящих зверей.
2. Дж. Р. Р. Толкин печатал всю трилогию «Властелина колец» двумя пальцами.
3. В «Сказках 1000 и 1 ночи» Аладдин изначально был китайцем.
4. Книга Джастина Бибера входит в список бестселлеров по версии New York Times (да-да, он тоже умеет писать).
5. Первый перевод «Гамлета» на русский язык выполнил писатель Александр Сумароков и озаглавил «Омлет, принц Датский».
6. Библиотека Гарвардского университета хранит 4 юридические книги, написанные на человеческой коже.
7. Книга «Путешествия Гулливера» описала размер и скорость вращения лун — спутников Марса за 100 лет до того, как это сделали астрономы.
8. «Приключения Тома Сойера» — первая книга, текст которой был набран на печатной машинке.
9. Книги о Гарри Поттере — самые запрещаемые в Америке из-за «пропаганды оккультизма, язычества и отрицания христианских ценностей».
10. В романе американского писателя Натаниэла Уэста «День саранчи» (1939 г.) есть персонаж по имени Гомер Симпсон.
11. Владимир Набоков писал «Лолиту» в блокноте во время поездок по Америке для коллекционирования бабочек. Жена писателя Вера помешала ему сжечь наброски романа.
12. Самая продаваемая в Великобритании книга всех времен — «50 оттенков серого».
13. «Винни-Пух» был изначально запрещен в Америке, Турции и Великобритании. Здесь сыграло роль не только наличие говорящих зверюшек, но и тот факт, что малыш Пятачок вызывал негативную реакцию у мусульманской части читателей.
14. Шерлок Холмс чаще других литературных персонажей становился героем кино и телесериалов.
15. «Робинзон Крузо» считается первым английским романом.
16. Кстати, роман о приключениях Робинзона имеет продолжение, в котором герой терпит кораблекрушение у берегов Юго-Восточной Азии и вынужден добираться в Европу через всю Россию. В частности, он в течение 8 месяцев пережидает зиму в Тобольске.
17. Первая рукописная Библия (с момента изобретения печатного станка) была написана за 12 лет и стоит сейчас 8 млн долларов.
18. Самым популярным писателем всех времен и народов является Агата Кристи. Ее детективы печатаются на 44 языках мира.
19. Было издано уже более двух миллиардов книг. Самой ходовой книгой остается Библия. Второе место занимает «Книга рекордов Гиннесса».
20. Александр Дюма нанимал «литературного негра» — романиста Огюста Маке, чтобы тот помог именитому автору написать «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо».
21. Франц Кафка перед смертью просил своего друга Макса Брода сжечь все его работы. «Замок», «Процесс» и «Америка» были опубликованы против воли писателя.
22. «Моби Дик» Германа Мелвилла был изначально опубликован без эпилога из-за сбоя принтера.
23. В самом первом комиксе «Супермэн» главный герой был лысым и страдал манией величия.
24. Барбара Картленд, самый плодовитый автор по версии «Книги рекордов Гиннеса», писала по роману каждые две недели.
25. Первым романом в истории считается японская «Повесть о Гэндзи» (около 1007 г.), авторство которой приписывается Мурасаки Сикибу, даме при дворе императрицы Сёси.
26. В названии романа Льва Толстого «Война и мир» слово «мир» употреблено как антоним войне (дореволюционное «миръ»), а не в значении «окружающий мир» (дореволюционное «мiръ»). Все прижизненные издания романа выходили именно под названием «Война и миръ», однако из-за опечаток в разных изданиях в разное время, где слово написали как «мiръ», до сих пор не утихают споры об истинном значении названия романа.
27. Узниками Бастилии были не только люди. Однажды в тюрьму была заключена знаменитая Французская энциклопедия, составленная Дидро и Д`Аламбером. Книгу обвиняли в том, что она наносит вред религии и общественной морали.
28. Артур Конан Дойл в произведениях о Шерлоке Холмсе подробно описал множество способов поимки правонарушителей, которые потом взяли на вооружение британские следователи. К примеру, полиция начала обращать внимание на окурки, пепел от сигар, а также использовать при осмотре мест преступлений лупу.
29. Любопытно, что знаменитый роман Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» впервые был напечатан частями в первых выпусках журнала «Playboy».
30. Согласно статистике ЮНЕСКО, Жюль Верн – самый «переводимый» автор в истории литературы. Его работы были переведены и опубликованы на 148 языках.
31. Не так давно американские ученые попытались определить, существует ли взаимосвязь между чтением литературы и продолжительностью жизни. В результате удалось установить, что читающие люди в среднем живут на 2 года больше в отличие от тех, кто мало читает, или не читает вовсе.
Современная поэзия настолько разная и многогранная, что читателю бывает крайне сложно определиться в предпочтениях. Для кого-то мерилом поэтического таланта остаются Пушкин и Ахматова, а кто-то находит неповторимое очарование в стихах современных поэтов. На самом деле, среди наших современников немало талантливых авторов, которые способны затронуть сердца читателей, найти неординарные рифмы и сказать о главном в стихотворных строках.
Александр Кушнер
Александр Кушнер. / Фото: www.24smi.org
Иосиф Бродский называл его одним из лучших лирических поэтов ХХ века. Талант Александра Кушнера трудно переоценить. В его стихах переплетаются времена и судьбы, его рифмы моментально запоминаются и навсегда остаются в душе. Он заставляет читателя думать, спорить, включаться в обсуждение и забывать о времени. В творчестве поэта есть поиски смысла жизни, рассуждения о главном и вера во всепобеждающую силу любви.
Кто-то плачет всю ночь.
Кто-то плачет у нас за стеною.
Я и рад бы помочь —
Не пошлет тот, кто плачет, за мною.
Вот затих. Вот опять.
— Спи, — ты мне говоришь, — показалось.
Надо спать, надо спать.
Если б сердце во тьме не сжималось!
Разве плачут в наш век?
Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?
Суше не было век.
Под бесслезным мы выросли флагом.
Только дети — и те,
Услыхав: «Как не стыдно?» — смолкают.
Так лежим в темноте.
Лишь часы на столе подтекают.
Кто-то плачет вблизи.
— Спи, — ты мне говоришь, — я не слышу.
У кого ни спроси —
Это дождь задевает за крышу.
Вот затих. Вот опять.
Словно глубже беду свою прячет.
А начну засыпать,
— Подожди, — говоришь, — кто-то плачет!
Александр Кушнер
* * *
Евангелие от куста жасминового,
Дыша дождем и в сумраке белея,
Среди аллей и звона комариного
Не меньше говорит, чем от Матфея.
Так бел и мокр, так эти грозди светятся,
Так лепестки летят с дичка задетого.
Ты слеп и глух, когда тебе свидетельства
Чудес нужны еще, помимо этого.
Ты слеп и глух, и ищешь виноватого,
И сам готов кого-нибудь обидеть.
Но куст тебя заденет, бесноватого,
И ты начнешь и говорить, и видеть.
Александр Кушнер
* * *
Вот счастье — с тобой говорить, говорить, говорить.
Вот радость — весь вечер, и вкрадчивой ночью, и ночью.
О, как она тянется, звездная тонкая нить,
Прошив эту тьму, эту яму волшебную, волчью!
До ближней звезды и за год не доедешь! Вдвоем
В медвежьем углу глуховатой Вселенной очнуться
В заставленной комнате с креслом и круглым столом.
О жизни. О смерти. О том, что могли разминуться.
Могли зазеваться. Подумаешь, век или два!
Могли б заглядеться на что-нибудь, попросту сбиться
С заветного счета. О, радость, ты здесь, ты жива.
О, нацеловаться! А главное, наговориться!
За тысячи лет золотого молчанья, за весь
Дожизненный опыт, пока нас держали во мраке.
Цветочки на скатерти — вот что мне нравится здесь.
О тютчевской неге. О дивной полуденной влаге.
О вилле, ты помнишь, как двое порог перешли
В стихах его римских, спугнув вековую истому?
О стуже. О корке заснеженной бедной земли,
Которую любим, ревнуя к небесному дому.
Александр Кушнер
Вера Павлова
Вера Павлова. / Фото: www.pinimg.com
Стихотворения Веры Павловой наполнены чувственностью и эротизмом. Кому-то стихи поэтессы покажутся слишком откровенными, стыдливо-обнажёнными. Её строки ранят и заставляют думать. Вера Павлова настолько искренна в своих произведениях, что по её стихам можно восстановить биографию поэтессы, и увидеть себя сквозь призму её творчества.
Любовь - урок дыханья в унисон.
Беда - урок дыхания цепного.
И только сон, и только крепкий сон -
урок дыхания как такового.
Освобождён от обонянья вдох,
а выдох не татуирован речью,
и проявляется в чертах - двух-трёх
лица - лицо щемяще человечье.
Ты - человек. Запомни: только ты
и более никто - ни зверь, ни птица -
спать можешь на спине, чтоб с высоты
твоё лицо к тебе могло спуститься,
чтоб, выдохнув из лёгких чёрный прах,
дышать как в детстве, набело, сначала,
и чтобы по улыбке на устах
твоя душа впотьмах тебя узнала.
Вера Павлова
* * *
Сквозь наслоенья дней рождений
все лучше виден день рожденья.
Сквозь наслоенья наслаждений
все наслажденней наслажденье
вобрать и задержать в гортани
большой глоток дождя и дыма...
Чем ближе мы подходим к тайне,
тем легче мы проходим мимо.
Вера Павлова
* * *
Я из-под палки изучаю
чудные Господа дела:
жизнь несерьезна, но печальна.
Серьезна смерть, но весела.
О смерть, твой вкус кисломолочен
и вечнозелен твой покой,
твой полный курс, как сон, заочен
и весь - бегущею строкой.
Вера Павлова
* * *
"Нас. Вас"
Мы любить умеем только мертвых.
А живых мы любим неумело,
приблизительно. И даже близость
нас не учит. Долгая разлука
нас не учит. Тяжкие болезни
нас не учат. Старость нас не учит.
Только смерть научит. Уж она-то
профессионал в любовном деле!..
Вера Павлова
* * *
Нежности мурашки,
ноты для слепых.
Плоше первоклашки
я читаю их.
Может быть, Мефодий,
может быть, Кирилл
для её мелодий
ноты смастерил.
Чем же уступает
музыка любви?
Тем, что уступает
музыку — любви.
Знаю: звёзды — ноты
для глухонемых.
Но не знаю, кто ты —
муж или жених?
Тут вступает ветер
(хор с закрытым ртом):
Муж на этом свете
и жених на том.
Вера Павлова
* * *
О чем? — О выживанье после смерти
за счет инстинкта самосохраненья,
о мягкости, о снисхожденье тверди
небесной напиши стихотворенье.
SOSреализм — вот метод: каждой твари
по паре крыльев — рифм — воздушных весел,
чтоб не пропали, чтобы подгребали,
чтоб им дежурный голубь ветку бросил
небесной яблони, сиречь оливы,
цветущей, пахнущей, вечновесенней... —
О том, что умирание счастливым
заметно облегчает воскресенье.
Вера Павлова
Сергей Гандлевский
Сергей Гандлевский. / Фото: www.gorky.media
Поэзия Сергея Гандлевского очень близка и понятна. Его вполне можно было бы назвать классиком ХХ века, однако он далеко не столь консервативен в своём творчестве. Его стихотворения будто находятся вне времени и моды, но при этом отличаются яркой образностью и актуальностью. Его стихи могут восприниматься по-разному, но после них всегда остаётся светлый след в душе.
Среди фанерных переборок
И дачных скрипов чердака
Я сам себе далёк и дорог,
Как музыка издалека.
Давно, сырым и нежным летом,
Когда звенел велосипед,
Жил мальчик – я по всем приметам,
А, впрочем, может быть, и нет.
– Курить нельзя и некрасиво...
Всё выше старая крапива
Несёт зловещие листы.
Марина, если б знала ты,
Как горестно и терпеливо
Душа искала двойника!
Как музыка издалека,
Лишь сроки осени подходят,
И по участкам жгут листву,
Во мне звенит и колобродит
Второе детство наяву.
Чай, лампа, затеррасный сумрак,
Сверчок за тонкою стеной
Хранили бережный рисунок
Меня, не познанного мной.
С утра, опешивший спросонок,
Покрыв рубашкой худобу,
Под сосны выходил ребёнок
И продолжал свою судьбу.
На ветке воробей чирикал –
Господь его благослови!
И было до конца каникул
Сто лет свободы и любви!
Сергей Гандлевский
* * *
Самосуд неожиданной зрелости,
Это зрелище средней руки
Лишено общепризнанной прелести —
Выйти на берег тихой реки,
Рефлектируя в рифму. Молчание
Речь мою караулит давно.
Бархударов, Крючков и компания,
Разве это нам свыше дано!
Есть обычай у русской поэзии
С отвращением бить зеркала
Или прятать кухонное лезвие
В ящик письменного стола.
Дядя в шляпе, испачканной голубем,
Отразился в трофейном трюмо.
Не мори меня творческим голодом,
Так оно получилось само.
Было вроде кораблика, ялика,
Воробья на пустом гамаке.
Это облако? Нет, это яблоко.
Это азбука в женской руке.
Это азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки —
Я тебя никому не отдам!
Стало барщиной, ревностью, мукою,
Расплескался по капле мотив.
Всухомятку мычу и мяукаю,
Пятернями башку обхватив.
Для чего мне досталась в наследие
Чья-то маска с двусмысленным ртом,
Одноактовой жизни трагедия,
Диалог резонера с шутом?
Для чего, моя музыка зыбкая,
Объясни мне, когда я умру,
Ты сидела с недоброй улыбкою
На одном бесконечном пиру
И морочила сонного отрока,
Скатерть праздничную теребя?
Это яблоко? Нет, это облако.
И пощады не жду от тебя.
Сергей Гандлевский
Вера Полозкова
Вера Полозкова. / Фото: www.rblogger.ru
Её стихи находятся где-то на грани прозы и поэзии, они покоряют своей правдивой прямотой и даже некоторой жесткостью. Эмоциональность и четкость в стихах Веры Полозковой взывают к переосмыслению собственной жизни, заставляют спорить и думать. Творчество поэтессы вызывает неоднозначные отзывы, но не оставляет равнодушным.
Когда-нибудь я отыщу ответ.
Когда-нибудь мне станет цель ясна.
Какая-нибудь сотая весна
Откроет мне потусторонний свет,
И я постигну смысл бытия,
Сумев земную бренность превозмочь.
Пока же плечи мне укутывает ночь,
Томительные шепоты струя,
И обвевая пряным ветром сны,
И отвлекая от серьезных книг...
И цели совершенно не ясны.
И свет потусторонний не возник.
А хочется, напротив, хмеля слов
И поцелуев, жгущих все мосты,
Бессовестного счастья, новых строф -
Нежданной, изумрудной красоты;
Бессонницы, переплетений - да! -
Сердцебиений, слившихся в одно...
А что до бренности, так это всё тогда
Мне будет совершенно все равно.
Обрушится с уставших плеч скала:
Меня отпустит прошлых жизней плен.
Мне перестанут сниться зеркала,
И призраки, и лабиринты стен...
И, может, не придется ждать сто лет.
Я знаю - зряч лишь тот, кто пил сей хмель...
Вот в нем-то и отыщется ответ,
И в нем таится истинная цель.
Вера Полозкова
* * *
Просыпаешься – а в груди горячо и густо.
Всё как прежде – но вот внутри раскалённый воск.
И из каждой розетки снова бежит искусство –
В том числе и из тех, где раньше включался мозг.
Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом,
Дышишь тысячью лёгких; в поры пускаешь свет.
И когда я привыкну, чёрт? Но к ручным гранатам –
Почему-то не возникает иммунитет.
Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище;
Стиснешь руку – а под венец или под конвой, –
Разве важно? Граната служит приправой к пище –
Ты простой механизм себя ощущать живой.
Вера Полозкова
* * *
А ведь это твоя последняя жизнь, хоть
сама-то себе не ври.
Родилась пошвырять пожитки, друзей
обнять перед рейсом.
Купить себе анестетиков в дьюти-фри.
Покивать смешливым индусам или
корейцам.
А ведь это твоё последнее тело,
одноместный крепкий скелет.
Зал ожидания перед вылетом к горним
кущам.
Погоди, детка, ещё два-три десятка лет
–
Сядешь да посмеёшься со Всемогущим.
Если жалеть о чем-то, то лишь о том,
Что так тяжело доходишь до вечных
истин.
Моя новая чёлка фильтрует мир решетом,
Он становится мне чуть менее
ненавистен.
Всё, что ещё неведомо – сядь, отведай.
Всё, что с земли не видно – исследуй
над.
Это твоя последняя юность в конкретно
этой
Непростой системе координат.
Легче танцуй стихом, каблуками щёлкай.
Спать не давать – так целому городку.
А ещё ты такая славная с этой чёлкой.
Повезёт же весной какому-то
Дураку.
Вера Полозкова
Чехов всегда умел сказать «хорошую нелепость». У писателя была природная склонность к острословию, он любил и умел создавать фразы, западающие в память. Многие из них вошли в наш язык настолько прочно, что уже воспринимаются как «народная мудрость».
«Краткость — сестра таланта» или знаменитое «Если в первом акте на сцене висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить» еще хранят печать автора.
А вот о том, что фраза «Этого не может быть, потому что не может быть никогда» — из первого чеховского рассказа «Письмо к ученому соседу», уже мало кто помнит.
Сказать хорошую нелепость дано лишь умным людям
Бунин как-то заметил, что даже если бы Чехов не написал ничего, кроме «Скоропостижной конской смерти» или «Романа с контрабасом», то и тогда было бы ясно, что в русской литературе мелькнул яркий и сильный ум.
«Сказать хорошую нелепость дано лишь умным людям», — считал Бунин.
Перечислить все чеховские фразы, вызывающие улыбку, невозможно, вот лишь некоторые из них:
«Тираны и деспоты вы, мужчины, но как вы хитры и прекрасны!»
«Незнакомая девица похожа на закупоренную склянку с неизвестной жидкостью — попробовал бы, да страшно: а вдруг там яд?»
«Если тебе изменила жена, радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству».
«Лучше развратная канарейка, чем благочестивый волк».
«О, женщины, женщины, — сказал Шекспир, и для меня теперь понятно состояние его души».
«Я твой законнорожденный муж».
«Женщина есть опьяняющий продукт, который до сих пор ещё не догадались обложить акцизным сбором».
«Нет такого предмета, который не подошел бы еврею для фамилии».
«Ехать с женой в Париж все равно, что ехать в Тулу со своим самоваром».
«Если боитесь одиночества, то не женитесь».
«Женщина может быть другом мужчины лишь в такой последовательности: сначала приятель, потом любовница, а затем уж друг».
«Стать писателем очень не трудно. Нет того урода, который не нашел бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя».
«Бывают люди, которые всегда говорят только умные и хорошие слова, но чувствуешь, что они тупые люди».
«Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, — ничего не делай».
«Университет развивает все способности, в том числе глупость».
«Грудь матери — это буфет для ребенка». Последняя, как ни странно, имеет мало отношения к юмору и выписана из рассказа «Убийство» (1895), может быть, самого страшного из произведений зрелой поры. Иногда забавные фразы возникали у него случайно, и даже сам Чехов не сразу замечал их «соль». Писатель Леонтьев-Щеглов, друг Антона Павловича, вспоминал такой случай:
«...мы разговорились о „Степи“. Именно почему-то вспомнилась в самом начале (где говорится о смерти бабушки) фраза, на которой я запнулся, читая впервые рассказ: „Она была жива, пока не умерла...“ Что-то в этом роде.
— Быть не может! — воскликнул Чехов и сейчас же достал с полки книгу и нашел место: „До своей смерти она была жива и носила с базара мягкие бублики“. — Чехов рассмеялся.
— Действительно, как это я так не доглядел. А впрочем, нынешняя публика не такие еще фрукты кушает. Нехай!»
Эта фраза так и осталась в рассказе.
Из: «100 фактов о Чехове», журнал «Культурная столица»
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.
— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература? — Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия. «Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича. — Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать? — Я, собственно… — собеседник замялся. — Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то… — Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух. — Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес. — Говорите, я запомню.
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду». Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту. — Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать? Максим помялся, осторожно уселся на край стула. — С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили. — Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных. — Нигде? — спросил Максим тихо. — Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.
— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков. Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим! — Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам. — У вас есть дети? — Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня? — Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился. — Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…
— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович. — Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит? Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром. — Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.
— Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.
Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть. — Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать. «Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин». Лермонтов «Мцыри». Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий… Максим слушал. — Не устали? — спрашивал Андрей Петрович. — Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.
Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?
Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём. — В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович. — Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался. — Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой? — Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал. — С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите? — Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.
Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.
«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.
Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше. — Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка. — Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто? — Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса. — От… От кого?! — От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…
— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка. Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку. — Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить? Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад. — Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.
Показ рекламы - единственный способ получения дохода проектом EmoSurf.
Наш сайт не перегружен рекламными блоками (у нас их отрисовывается всего 2 в мобильной версии и 3 в настольной).
Мы очень Вас просим внести наш сайт в белый список вашего блокировщика рекламы, это позволит проекту существовать дальше и дарить вам интересный, познавательный и развлекательный контент!
Смех
Интерес
Вдохновение
Красота
Умиление
Радость
Удивление
Трогательно
Гнев
Отвращение