Осень приходит не только с опавшими листьями и дождём — она живёт в мелочах и мгновениях, которые мы часто не замечаем. Эти стихи пытаются поймать её необычные грани и тихие детали, раскрывая осень с неожиданной стороны.

К осени

Роковая, неизбежная,
Подползла, подкралась ты,
О, губительница нежная
Милой летней красоты!

Обольстительными ласками
Соблазнив и лес, и сад,
Ты пленительными красками
Расцветила их наряд.

Багряницей светозарною
Ты по-царски их убрав,
Сдернешь прихотью коварною
Ризу пышную дубрав.

Но пока красы обманчивой
Не сорвала ты с лесов,
Сколько прелести заманчивой
В этой радуге цветов!

Скоро с кротостью печальною
В увяданья тихий час
Сад улыбкой нас прощальною
Подарит в последний раз.



И с порою грустью веющей
Я безропотно мирюсь
И природе вечереющей
Побежденный отдаюсь.

1907
Константин Романов (К.Р.) (1858-1915)

Осень

Как грустный взгляд, люблю я осень.
В туманный, тихий день хожу
Я часто в лес и там сижу —
На небо белое гляжу
Да на верхушки темных сосен.
Люблю, кусая кислый лист,
С улыбкой развалясь ленивой,
Мечтой заняться прихотливой
Да слушать дятлов тонкий свист.
Трава завяла вся… холодный,
Спокойный блеск разлит по ней…
И грусти тихой и свободной
Я предаюсь душою всей…
Чего не вспомню я? Какие
Меня мечты не посетят?
А сосны гнутся, как живые,
И так задумчиво шумят…
И, словно стадо птиц огромных,
Внезапно ветер налетит
И в сучьях спутанных и темных
Нетерпеливо прошумит.

Иван Тургенев (1818-1883)

Это осень, мой друг

Запах пены морской и горящей листвы,
И цыганские взоры ворон привокзальных.
Это осень, мой друг! Это волны молвы
О вещах шерстяных и простудах банальных.

Кто зубами стучит в облаках октября,
Кастаньетами клацает у колоколен?
Это осень, мой друг! Это клюв журавля,
Это звук сотрясаемых в яблоке зерен.

Лишь бульварный фонарь в это время цветущ,
На чугунных ветвях темноту освещая.
Это осень, мой друг! Это свежая тушь
Расползается, тщательно дни сокращая.

Скоро все, что способно, покроется льдом,
Синей толщей классической твердой обложки.
Это осень, мой друг! Это мысли от том,
Как кормить стариков и младенцев из ложки,

Как дрожать одному надо всеми людьми,
Словно ивовый лист, или кто его знает ...
Это осень, мой друг! Это слезы любви
Ко всему, что без этой любви умирает.

1973
Юнна Мориц

Осень. Тишина в поселке дачном

Осень. Тишина в поселке дачном,
И пустынно-звонко на земле.
Паутинка в воздухе прозрачном
Холодна, как трещина в стекле.

Сквозь песочно-розовые сосны
Сизовеет крыша с петушком;
В легкой дымке бархатное солнце —
Словно персик, тронутый пушком.

На закате, пышном, но не резком,
Облака чего-то ждут, застыв;
За руки держась, исходят блеском
Два последних, самых золотых;

Оба к солнцу обращают лица,
Оба меркнут с одного конца;
Старшее — несет перо жар-птицы,
Младшее — пушинку жар-птенца.

Новелла Матвеева

Дорогая, сядем рядом

Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.

Это золото осенье,
Эта прядь волос белесых –
Всё явилось, как спасенье
Беспокойного повесы.

Я давно мой край оставил,
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.

Я хотел, чтоб сердце глуше
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.

Там теперь такая ж осень…
Клён и липы, в окна комнат
Ветки лапами забросив,
Ищут тех, которых помнят.

Их давно уж нет на свете.
Месяц на простом погосте
На крестах лучами метит,
Что и мы придем к ним в гости,

Что и мы, отжив тревоги,
Перейдём под эти кущи.
Все волнистые дороги
Только радость льют живущим.

Дорогая, сядь же рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.

1923
Сергей Есенин

Осеннею дорогой

Меркнет день. Над усталой, поблекшей землей
Неподвижные тучи висят.
Под прощальным убором листвы золотой
И березы, и липы сквозят.
Душу обняли нежно-тоскливые сны,
Замерла бесконечная даль,
И роскошно-блестящей и шумной весны
Примиренному сердцу не жаль.
И как будто земля, отходя на покой,
Погрузилась в молитву без слов,
И спускается с неба невидимый рой
Бледнокрылых, безмолвных духов.

1886
Владимир Соловьев

Спасибо за осень!

Спасибо за осень!
(Но дело не в грядках,
Не в грузе плодов, ослепляюще-сладких,
Не в кадках с продавленным дном, -
Не полно ли о съестном?)

Спасибо за то, что тропинки не круты,
Что вечность вмещается в емкость минуты,
Что можно себе повелеть
Не слишком о лете
Жалеть.

Спасибо за осень с оранжевым кленом,
За озеро с полупрозрачным тритоном,
За этот нежданный покой,
За отдых, желанный такой!

За то, что аллея не вдруг поредела.
Что поздно менять, - подвергать переделу
Удачно сложившийся день. Что завтра? Уж так ли они безграничны -
Те краски? Но, как бы там ни было, -
нынче

Я знаю, что есть у меня
Цвет неба вчерашнего дня!

Весна уязвима. У красного лета
И недруги есть и завистники где-то...
Спасибо за осень! - за то,
Чего не отнимет никто.

Спасибо за осень с кудрявой травою,
За греющий свет кирпичей под листвою,
За строчку из "Аннабель Ли".
За солнце у края земли.

За первые звезды, зеркально-гранены.
За ветер...
За ясеня лист оброненный...
За то, что минуту вернуть
Нельзя. А вернув - обмануть
Нельзя. Спасибо за осень!

Новелла Матвеева

Осень приходит тихо, словно едва заметный шёпот, и всё вокруг наполняется особым светом и настроением. В такие моменты хочется остановиться, вдохнуть прохладу ветра и прислушаться к природе. Именно эту чарующую атмосферу запечатлел Николай Гумилёв в своей «Осенней песне»: прозрачность звуков, золотые и багряные листья, вечернее небо — всё здесь дышит лёгкой грустью и одновременно вдохновением. Погружаемся в строки, где осень предстает не только временем года, но и живым чувством, наполненным красотой и тихой меланхолией.

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Осенней неги поцелуй
Горел в лесах звездою алой,
И песнь прозрачно-звонких струй
Казалась тихой и усталой.

С деревьев падал лист сухой,
То бледно-желтый, то багряный,
Печально плача над землей
Среди росистого тумана.

И солнце пышное вдали
Мечтало снами изобилья
И целовало лик земли
В истоме сладкого бессилья.

А вечерами в небесах
Горели алые одежды
И, обагренные, в слезах,
Порхали Голуби Надежды.

Летя в безмирной красоте,
Сердца к далекому манили
И созидали красоте,
Венки воздушно-белых лилий.

И осень та была полна
Словами жгучего напева,
Как плодоносная жена,
Как прародительница Ева…

1905

Эти стихи — не просто слова, а краткий путеводитель для тех, кто учится ждать, верить и идти своим путём, несмотря на трудности.

Жизнь всё расставит по местам:
Вернутся те, кого не ждали,
Воздастся то, что мы отдали,
И что когда-то дали нам.

Жизнь всё расставит по местам:
Придёт любовь, придёт богатство,
О чем мечтали — всё удастся
И будет сниться по ночам.

Жизнь все расставит по местам,
Ты только верь и жди — всё будет.
Печаль и боль про нас забудут
И обойдут по сторонам.

Жизнь всё расставит по местам,
Пройдут болезнь и непогода,
Лишь пусть нам не считают годы,
Ведь время неподвластно нам.

Жизнь всё расставит по местам:
Подарит то, что так хотелось,
Согреет тех, кто не согрелись,
И отпущение даст грехам.

Жизнь всё расставит по местам,
Но, Боже мой, какая радость,
И наслаждение, и сладость —
Знать, что ты это сделал сам!

Владимир Высоцкий

Борис Рыжий — поэт, у которого боль и нежность идут рука об руку. В его стихах слышны звон трамваев и шорох уральских дворов, и в то же время — тоска по утраченной чистоте, по той любви, что всегда чуть дальше вытянутой руки. Он писал о дружбе, о первых поцелуях, о случайных встречах в дымных подъездах — и умел превращать всё это в строки, от которых щемит сердце.

Рыжий не украшал действительность, но умел находить в ней ту тонкую искру красоты, которая делает жизнь значимой, даже если завтра всё рушится. Его лирика — это исповедь поколения, но и откровенный разговор с каждым, кто когда-либо чувствовал, что счастье живёт рядом с потерей.

Над домами, домами, домами

Над домами, домами, домами
Голубые висят облака —
Вот они и останутся с нами
На века, на века, на века.

Только пар, только белое в синем
Над громадами каменных плит...
Никогда никуда мы не сгинем,
Мы прочней и нежней, чем гранит.

Пусть разрушатся наши скорлупы,
Геометрия жизни земной —
Оглянись, поцелуй меня в губы,
Дай мне руку, останься со мной.

А когда мы друг друга покинем,
Ты на крыльях своих унеси
Только пар, только белое в синем,
Голубое и белое в си...

1995 г

* * *

Мне не хватает нежности в стихах

Мне не хватает нежности в стихах,
а я хочу, чтоб получалась нежность —
как неизбежность или как небрежность.
И я тебя целую впопыхах.
О муза бестолковая моя!
Ты, отворачиваясь, прячешь слезы.
а я реву от этой жалкой прозы,
лица не пряча, сердца не тая.
Пацанка, я к щеке твоей прилип.
Как старики, как ангелы, как дети,
мы будем жить одни на целом свете.
Ты всхлипываешь, я рифмую «всхлип».
1999 г.

* * *

Осыпаются алые клёны

Осыпаются алые клёны,
полыхают вдали небеса,
солнцем розовым залиты склоны —
это я открываю глаза.
Где и с кем, и когда это было,
только это не я сочинил:
ты меня никогда не любила,
это я тебя очень любил.
Парк осенний стоит одиноко,
и к разлуке и к смерти готов.
Это что-то задолго до Блока,
это мог сочинить Огарёв.
Это в той допотопной манере,
когда люди сгорали дотла.
Что написано, по крайней мере
в первых строчках, припомни без зла.
Не гляди на меня виновато,
я сейчас докурю и усну —
полусгнившую изгородь ада
по-мальчишески перемахну.

Не покидай меня

Не покидай меня, когда
горит полночная звезда,
когда на улице и в доме
всё хорошо, как никогда.
Ни для чего и низачем,
а просто так и между тем
оставь меня, когда мне больно,
уйди, оставь меня совсем.
Пусть опустеют небеса.
Пусть станут чёрными леса.
пусть перед сном предельно страшно
мне будет закрывать глаза.
Пусть ангел смерти, как в кино,
то яду подольёт в вино,
то жизнь мою перетасует
и крести бросит на сукно.
А ты останься в стороне —
белей черёмухой в окне
и, не дотягиваясь, смейся,
протягивая руку мне.
2000 г.

* * *

Начинается снег

Начинается снег, и навстречу движению снега
поднимается вверх — допотопное слово — душа.
Всё, — о жизни поэзии, о судьбе человека
больше думать не надо, присядь, закури не спеша.
Закурю, да на корточках, эдаким уркой отпетым,
я покуда живой, не нужна мне твоя болтовня.
А когда после смерти я стану прекрасным поэтом,
для эпиграфа вот тебе строчки к статье про меня:
Снег идет и пройдет. И наполнится небо огнями.
Пусть на горы Урала опустятся эти огни.
Я прошел по касательной, но не вразрез с небесами.
Принимай без снобизма — и песни и слезы мои.

* * *

Я зеркало протру рукой

Я зеркало протру рукой
и за спиной увижу осень.
И беспокоен мой покой,
и счастье счастья не приносит.
На землю падает листва,
но долго кружится вначале.
И без толку искать слова
для торжества такой печали.
Для пьяницы-говоруна
на флейте отзвучало лето,
теперь играет тишина
для протрезвевшего поэта.
Я ближе к зеркалу шагну
и всю печаль собой закрою.
Но в эту самую мину-
ту грянет ветер за спиною.
Все зеркало заполнит сад,
лицо поэта растворится.
И листья заново взлетят,
и станут падать и кружиться.

Я так хочу прекрасное создать,
печальное, за это жизнь свою
готов потом хоть дьяволу отдать.
Хоть дьявола я вовсе не люблю.

Поверь, читатель, не сочти за ложь –
что проку мне потом в моей душе?
Что жизнь моя, дружок? – цена ей грош,
а я хочу остаться в барыше.

1995

* * *

Ах, что за люди, что у них внутри?
Нет, вдумайся, нет, только посмотри,
как крепко на земле они стоят,
как хорошо они ночами спят,
как ты на фоне этом слаб и сир.
…А мы с тобой, мой ангел, в этот мир
случайно заглянули по пути,
и видим — дальше некуда идти.
Ни хлеба нам не надо, ни вина,
на нас лежит великая вина,
которую нам бог простит, любя.
Когда б душа могла простить себя…

* * *

Прошла гроза, пятьсот тонов заката
разлиты в небе: желтый, темно-синий.
Конечно, ты ни в чем не виновата,
в судьбе, как в небе, нету четких линий.

Так вот на этом темно-синем фоне,
до смерти желтом, розовом, багровом,
дай хоть последний раз твои ладони
возьму в свои и не обмолвлюсь словом.

Дай хоть последний раз коснусь губами
щек, глаз, какие глупости, прости же
и помни: за домами-облаками
живет поэт и критик Борька Рыжий.

Живет худой, обросший, одинокий,
изрядно пьющий водку, неустанно
твердящий: друг мой нежный, друг жестокий
(заламывая руки), где ты, Анна?

1997

Моё человечество
входит бочком в магазин,
сначала идёт
к вяловатой проросшей картошке,
потом выбирает
большой-пребольшой апельсин,
но так, чтобы кожа
была бы как можно потоньше.
Моё человечество
крутит баранку такси
с возвышенным видом
всезнающего снисхожденья,
и, булькнув свистулькой,
как долго его ни проси,
само у себя
отбирает права на вожденье.
Моё человечество —
это прохожий любой.
Моё человечество —
строит,
слесарит,
рыбачит,
и в тёмном углу
с оттопыренной нижней губой
моё человечество,
кем-то обижено, плачет.
И я человек,
и ты человек,
и он человек,
а мы обижаем друг друга,
как самонаказываемся,
стараемся взять
друг над другом
отчаянно верх,
но если берём,
то внизу незаметно оказываемся.
Моё человечество,
что мы так часто грубим?
Нам нет извиненья,
когда мы грубим, лишь отругиваясь, —
ведь грубость потом,
как болезнь, переходит к другим,
и снова от них
возвращается к нам
наша грубость.
Грубит продавщица,
и официантка грубит.
Кассирша на жалобной книге
седалищем расположилась,
но эта их грубость —
лишь голос их тайных обид
на грубость чужую,
которая в них отложилась.
Моё человечество,
будем друг к другу нежней.
Давайте-ка вдруг
удивимся по-детски в толчище,
как сыплется солнце
с поющих о жизни ножей,
когда на педаль
нажимает, как Рихтер, точильщик.
Моё человечество,
нет невиновных ни в чём.
Мы все виноваты,
когда мы резки,
торопливы,
и если в толпе
мы толкаем кого-то плечом,
то всё человечество
можем столкнуть, как с обрыва.
Моё человечество —
это любое окно.
Моё человечество —
это собака любая,
и пусть я живу,
сколько будет мне жизнью дано,
но пусть я живу,
за него каждый день погибая.
Моё человечество
спит у меня на руке.
Его голова
у меня на груди улегается,
и я, прижимаясь
к его беззащитной щеке,
щекой понимаю —
оно в темноте улыбается.

Евгений Евтушенко

Стихотворение Евгения Евтушенко — не просто признание, это буря чувств, где любимая — выше природы, свободы, славы и даже самой любви. Прочтите — и почувствуйте, как велик может быть масштаб человеческого сердца.

Я люблю тебя больше природы,
Ибо ты как природа сама,
Я люблю тебя больше свободы,
Без тебя и свобода тюрьма!

Я люблю тебя неосторожно,
Словно пропасть, а не колею!
Я люблю тебя больше, чем можно!
Больше, чем невозможно люблю!

Я люблю безрассудно, бессрочно.
Даже пьянствуя, даже грубя.
И уж больше себя — это точно.
Даже больше чем просто себя.

Я люблю тебя больше Шекспира,
Больше всей на земле красоты!
Даже больше всей музыки мира,
Ибо книга и музыка — ты.

Я люблю тебя больше славы,
Даже в будущие времена!
Чем заржавленную державу,
Ибо Родина — ты, не она!

Ты несчастна? Ты просишь участья?
Бога просьбами ты не гневи!
Я люблю тебя больше счастья!
Я люблю тебя больше любви!

Е. Евтушенко, 1995

Летняя гроза — это всегда немного волшебство. Тот самый момент, когда небо внезапно темнеет, ветер срывает листья с деревьев, а в воздухе будто закипает напряжение… Молнии рассекают тучи, и в грохоте грома слышится дыхание самой природы. Именно такие минуты вдохновляли поэтов на строки, полные силы, страха и красоты. Делимся подборкой стихов, в которых гремит, сверкает и пахнет грозой.

Летняя гроза

Синие, чистые дали
Между зеленых ветвей
Бело-молочными стали…
Ветер играет смелей.
Говор негромкого грома
Глухо рокочет вдали…
Все еще веет истома
От неостывшей земли.
Птицы кричали и смолкли;
С каждым мгновеньем темней.
В небо выходит не полк ли
Сумрачных, страшных теней.
Вновь громовые угрозы,
Молнии резкий зигзаг.
Неба тяжелые слезы
Клонят испуганный мак.
Ливень, и буря, и где-то
Солнца мелькнувшего луч…
Русское, буйное лето,
Месяцы зноя и туч!

1911 г.
Валерий Брюсов

Как весел грохот летних бурь…

Как весел грохот летних бурь,
Когда, взметая прах летучий,
Гроза, нахлынувшая тучей,
Смутит небесную лазурь
И опрометчиво-безумно
Вдруг на дубраву набежит,
И вся дубрава задрожит
Широколиственно и шумно!..
Как под незримою пятой,
Лесные гнутся исполины;
Тревожно ропщут их вершины,
Как совещаясь меж собой, –
И сквозь внезапную тревогу
Немолчно слышен птичий свист,
И кой-где первый желтый лист,
Крутясь, слетает на дорогу…

1851 г.
Федор Тютчев

Пахнет ладаном воздух. Дождь был и прошел…

Пахнет ладаном воздух. Дождь был и прошел.
Из зияющих пастей домов —
Громовыми руладами рвется рояль,
Разрывая июньскую ночь.
Героическим громом бетховенских бурь
Город мстит…

1918 г.
Марина Цветаева

Дождливое лето

Ни тучки нет на небосклоне,
Но крик петуший — бури весть,
И в дальном колокольном звоне
Как будто слезы неба есть.
Покрыты слегшими травами,
Не зыблют колоса поля,
И, пресыщенная дождями,
Не верит солнышку земля.
Под кровлей влажной и раскрытой
Печально праздное житье.
Серпа с косой, давно отбитой,
В углу тускнеет лезвие.

1850 г.
Афанасий Фет

В гелиотроповом свете молний летучих...

В гелиотроповом свете молний летучих
В небесах раскрывались дымные тучи,
На косогоре далёком — призрак дубравы,
В мокром лугу перед домом — белые травы.

Молнии мраком топило, с грохотом грома
Ливень свергался на крышу полночного дома —
И металлически страшно, в дикой печали,
Гуси из мрака кричали.

30 августа 1922
Иван Бунин

Возвращение с работы

Вокруг села бродили грозы,
И часто, полные тоски,
Удары молнии сквозь слёзы
Ломали небо на куски.

Хлестало, словно из баклаги,
И над собранием берёз
Пир электричества и влаги
Сливался в яростный хаос.

А мы шагали по дороге
Среди кустарников и трав,
Как древнегреческие боги,
Трезубцы в облако подняв.

1954
Николай Заболоцкий

Июльская гроза

Так приближается удар
За сладким, из-за ширмы лени,
Во всеоружьи мутных чар
Довольства и оцепененья.

Стоит на мёртвой точке час
Не оттого ль, что он намечен,
Что желчь моя не разлилась,
Что у меня на месте печень?

Не отсыхает ли язык
У лип, не липнут листья к нёбу ль
В часы, как в лагере грозы
Полнеба топчется поодаль?

И слышно: гам ученья там,
Глухой, лиловый, отдалённый.
И жарко белым облакам
Грудиться, строясь в батальоны.

Весь лагерь мрака на виду.
И, мрак глазами пожирая,
В чаду стоят плетни. В чаду —
Телеги, кадки и сараи.

Как плат белы, забыли грызть
Подсолнухи, забыли сплюнуть,
Их всех поработила высь,
На них дохнувшая, как юность.

______________
Гроза в воротах! на дворе!
Преображаясь и дурея,
Во тьме, в раскатах, в серебре,
Она бежит по галерее.

По лестнице. И на крыльцо.
Ступень, ступень, ступень. — Повязку!
У всех пяти зеркал лицо
Грозы, с себя сорвавшей маску.

1914
Борис Пастернак