Кто такой волшебный помощник и как опознать его в сказках? Почему ему не нужно хамить при первой встрече и бескорыстно ли он помогает героям? Рассказываем о том, как связаны между собой волшебная яблоня, Серый Волк, Гэндальф, Паганель и роботы.

В волшебных сказках, одном из самых древних типов текстов, герой никогда не оказывается один — ему всегда помогают. Вот Иван-царевич отправляется в путь искать жар-птицу, а ему навстречу — Серый Волк, который предлагает свою помощь. Или добрая девушка идет к лесной колдунье, и яблоня помогает ей выполнить все невыполнимые задания. Но у волшебного помощника, а именно так называется роль яблони или Серого Волка, есть свои особенности, над которыми мы мало задумываемся.

Во-первых, волшебный помощник всегда принадлежит тому странному иному миру, куда герой пришел, и поэтому он максимально «не такой, как мы». Мы зна­ем, что в обычной жизни яблоня и волк не разговаривают, но не удив­ляемся тому, что в мире сказки они оказываются говорящими. Как правило, герой обретает помощника в ином мире — в основном практически сразу после пересечения границы с этим миром — и там же оставляет его. Исключения редки: бывает, что помощник у героя появляется после серьезного нарушения порядка вещей в его мире (например, перед смертью мать дает дочери говоря­щую куколку, которая поможет доброй девушке в борьбе с маче­хой). И уже совсем редкость, когда волшебный помощник рожден в этом мире, рядом с нормальным героем, но чудесным образом (например, от коро­вы). Но даже такому волшебному помощнику нормальная человеческая судьба не светит: в конце сказки Иван — коровий сын уходит, устроив личную жизнь своего брата, Ивана-царевича.

Во-вторых, нам часто кажется, что Серый Волк или яблоня помогают герою сказки просто потому, что они добрые, говоря современным языком, альтруи­сты. На самом деле это не совсем так. Героя и его помощника связывают креп­кие отношения дарообмена по принципу «я тебе дар, ты мне отдарок». Если мы внимательно прочитаем классическую сказку про Ивана-царевича и Серого Волка, то увидим, как выглядело начало их отношений. Иван-царевич идет и видит надпись: «Кто сюда пойдет, тот коня потеряет». По сути, это договор. Иван-царевич принимает условия и идет по этой дороге:

«…Вдруг вышел ему навстречу пребольшой серый волк и сказал: „Ох ты гой еси, младой юноша, Иван-царевич! Ведь ты читал, на столбе написано, что конь твой будет мертв; так зачем сюда едешь?“ Волк вымолвил эти слова, разорвал коня Ивана-царевича надвое и пошел прочь в сторону».

Однако затем Серый Волк внезапно нагоняет героя и предлагает взамен свои услуги: «…Жаль мне и того, что я заел твоего доброго коня. Добро! Садись на меня, на серого волка, и скажи, куда тебя везти и зачем?» Такая система услуги за услугу (которая называется реципрокным, то есть возвратным, аль­труизмом) проступает почти в каждой сказке, но мы ее не замечаем. Сказка про Сивку-Бурку начинается со странного для нас требования отца к сыновьям. «Когда я умру, приходите ночевать на мою могилу». С точки зрения крестьян­ской культуры XIX века это максимальное поминовение, способ обеспечить комфортный для покойника переход в иной мир. В некоторых деревнях Воло­годской области до сих пор после похорон принято завтракать с покойником прямо на могиле. В ответ на правильное выполнение договорных отношений мертвец, который ровно в двенадцать ночи выходит из открывшейся могилы, вознаграждает Ивана-дурака волшебным конем-помощником. А в некоторых вариантах сказки «Морозко» (или в других сказках о злой мачехе и доброй падчерице) говорящая печь предлагает героине простую, незатейливую пищу: съев ее, героиня получает полезный совет. Неукоснительное соблюдение правил гостеприимства — тоже форма договора. Важное свойство таких договоров — то, что во всех этих случаях герой не догадывается (по крайней мере, нам это не известно) о грядущем вознаграждении за свою услугу или дар. Зато он точно знает, что навязываемый договор надо соблюдать.

И наконец, в-третьих, волшебный помощник не является личностью. У него нет своей судьбы и своей собственной цели в путешествии героя. Он своего рода говорящий инструмент, появляющийся в тот момент, когда герою нужна помощь. При этом все, что делает волшебный помощник, записывается в актив героя, а в конце сказки рассказчик может вообще забыть про него. Можно ли ответить на вопрос, что случилось с Серым Волком или Сивкой-Буркой? Нет — потому что ответ на этот вопрос неизвестен, рассказчик забывает о них в тот момент, когда герой получает награду и возвращается домой.

Любящая жена и страшный крокодил: как древне­египетские сказки связаны с «Питером Пэном»

Волшебные сказки очень древние: некоторым сюжетам тысячи лет. Привыч­ные нам версии сказок распространены на большой территории от Арабского Востока и Индии до Скандинавии. Самая распространенная сказка — о злой мачехе, которая пытается извести свою добрую падчерицу и добиться префе­ренций для родной — и злой — дочери. Существует 982 национальные версии этой сказки — в России она известна как «Морозко».

Самой же древней дошедшей до нас сказке с волшебными помощниками по крайней мере 3300 лет. И рассказывали ее в Древнем Египте. Несмотря на почтенный возраст этой сказки, известной под названием «Обреченный царевич», ее сюжет вполне узнаваем. У египетского царя долго не было детей, а когда он наконец вымолил себе сына, пришли богини судьбы и сказали, что мальчик умрет от собаки, змеи или крокодила. Конечно, папа тут же посадил сына под замок в отдельный дом, ликвидировав все опасности 

. Но однажды царевич увидел собаку и выпросил себе ее. А потом вообще ушел странствовать вместе с любимой борзой — сидеть под замком никому не нравится. Царевич пересек пустыню и под видом простого воина пришел к другому царю, чтобы принять участие в соревнованиях за руку царевны. Соревнование заключалось в том, что надо было допрыгнуть до окна высокой башни, где сидит девушка (сразу вспоминается русская сказка о Сивке-Бурке). Царевич выполняет зада­ние, царевна становится его женой и узнает о скорой смерти мужа. Она реша­ет бороться с судьбой за жизнь царевича и поэтому каждую ночь охраняет спящего мужа. Так ей удается подкараулить ядовитую змею 

. Несомненно, царевна выступила здесь в качестве волшебного помощника. Сверхсила жены-помощника проявляется как раз в том, что она почему-то точно знала, когда приползет змея и как именно надо с ней справиться.

Так царевич спасся от первой судьбы. Но однажды царевич пошел на прогулку без верной жены-помощника, и тут его любимая собака обрела голос, сообщи­ла, что она — его вторая судьба, и напала на хозяина. Ему ничего не оставалось, как спасаться бегством от бывшего друга.

На этом сказка могла бы закончиться, но нет. В ней еще есть крокодил, кото­рый знал, что он — третья судьба царевича, причина его будущей гибели, и поэтому, пока царевич пересекал пустыню и добивался руки царевны, кроко­дил изо всех сил тащился за ним (тоже по пустыне). Наконец он поселяется в водоеме поблизости от молодоженов и ждет подходящего момента, чтобы съесть царевича, но от этого важного дела его отвлекает неприятное соседство. Оказывается, в водоеме живет водяной дух, с которым бедному крокодилу приходится три месяца сражаться за жилплощадь. И когда измотанный бес­конечными сражениями крокодил понимает, что ситуация патовая, к водоему подбегает царевич, спасающийся от собаки. И они заключают сделку. Кроко­дил говорит: «Я твоя судьба, преследующая тебя. Вот уже полных три месяца я сражаюсь с водяным духом. Теперь я отпущу тебя, убей водяного духа».

Увы, папирус сильно поврежден, поэтому конец этой сказки нам неизвестен, но то, что мы знаем о волшебных сказках 

, говорит нам о незыблемости договора. Так что, скорее всего, царевич убил неуемного водяного демона, помог крокодилу, а тот в ответ (услуга за услугу) стал его помощником и помог избавиться от собаки.

На рубеже XIX–XX веков сказка «Обреченный царевич» стала невероятно популярна в Великобритании и Франции — в то время египтологией увлека­лись очень и очень многие. В 1900 году она была переведена на французский, в 1904-м — на английский, широко разошлась. Ровно в эти годы Джеймс Барри сочиняет истории про мальчика, который так никогда и не стал взрослым, и в 1911 году выходит сказка «Питер Пэн». У Питера Пэна есть враг — пират Капитан Крюк. Он не боится никого и ничего, кроме крокодила (точнее, кроко­дилицы с будильником внутри), который преследует его везде. Крокодил — судьба Капитана Крюка. И, скорее всего, колоритный образ крокодила, врага-помощника, Барри заимствовал напрямую из египетской сказки.

Кто на ком едет: как помощник становится главным героем детской литературы и фэнтези

В XX веке сказочную схему используют авторы фантастики и фэнтези, а заодно меняют ее. Волшебный помощник перестает быть бесправным существом, инструментом, который должен появляться в нужный момент. В 1954 году выходит повесть Клайва Льюиса «Конь и его мальчик» (одна из «Хроник Нарнии»), где традиционная схема — герой низкого происхождения и волшеб­ный конь-помощник — резко меняется. Это видно даже по названию повести. Мальчика по имени Шаста приемный отец хочет продать в рабство богатому гостю. Говорящий конь, принадлежащий гостю, предлагает Шасте побег. Он прагматично заявляет: «Если я буду без всадника, люди увидят меня и ска­жут: „У него нет хозяина“ — и погонятся за мной. А с всадником — другое дело… Вот и помоги мне». Волшебный помощник не только предлагает условия сделки и следит за ее исполнением, но и активно вовлекает героя в приклю­чения и в дальнейшем оказывается чуть ли не одним из самых важных персо­нажей.

На первый взгляд кажется, что еще один волшебный помощник — домовой эльф Добби из книг о Гарри Поттере: его роль абсолютно традиционна. Действительно, отношения Гарри и Добби изначально строятся по класси­ческой схеме «услуга за услугу». Сначала эльф вынужден вредить Гарри (и постоянно борется сам с собой), но тот переманивает Добби на свою сторону (чем-то это похоже на ситуацию с крокодилом и царевичем) и освобождает его, после чего Добби становится его верным помощником. И все же кое-что под­ска­зывает нам о том, что это другая схема. Как мы уже говорили, для класси­ческой сказки не важна судьба волшебного помощника: мы ничего не услышим о Сером Волке или Сивке-Бурке после того, как герой победит. Тогда как в пос­ледней книге Роулинг одно из самых сильных мест — когда Гарри плачет над телом Добби, пожертвовавшим собой, чтобы спасти «мальчика, который выжил». В отличие от фольклорной сказки здесь судьба эльфа известна до самого конца.

Слабые и сильные помощники, или Почему Гэндальф исчезает

В 1937 году Дж. Р. Р. Толкин пишет сказку «Хоббит, или Туда и обратно». Герои — гномы — отправляются в путь за сокровищами, которыми завладел дракон (этот сюжет хорошо нам знаком по индоевропейским сказкам и эпо­сам). Толкин тонко играет с традиционными схемами: у героев «Хоббита» во время путешествия туда и обратно есть целых два волшебных помощника: классический (маг Гэндальф) и помощник-самозванец (хоббит Бильбо).

Бильбо оказывается в сказке совершенно антисказочным образом. В индо­евро­пейских сказках встреча героя с будущим помощником должна начинаться с того, что герой оказывает ему услугу, даже если она заключается в простом проявлении вежливости. И даже если герой сначала успевает нахамить, он тут же исправляется. Например, в русской сказке навстречу крестьянскому сыну попадается старушка. В ответ на ее вежливый вопрос («О чем задумал­ся?») — герой, говоря современным языком, посылает ее: «Молчи, старая хры­човка, не досаждай мне!» Произнеся эту фразу, Иван сразу начинает мучиться моральными терзаниями («За что я ее избранил?»), приносит изви­нения и немедленно получает вознаграждение — совет и волшебное средство.

Помните, как начинается история Бильбо? Прекрасным солнечным днем ведущий абсолютно беззаботную жизнь Бильбо встречает Гэндальфа, вступает с ним в перебранку и хамит ему, то есть делает то, что герой волшебной сказки делать никак не должен. Естественно, вместо услуги (добрый совет) он полу­чает антиуслугу. Волшебник рисует посохом на двери норы Бильбо знак, гово­рящий о том, что тут живет мастер-взломщик, и обманом впутывает хоб­бита в историю с поиском сокровищ, захваченных драконом. Бильбо — помощник-самозванец, который якобы может взломать любую дверь и обчистить сокро­вищницу.

Вернемся к Гэндальфу. Этот волшебник имеет неприятное обыкновение исче­зать в разгар самых интересных приключений — привычка, классическому помощнику не свойственная. Настоящий волшебный помощник идет до конца, но не Гэндальф. «В конце концов, это не мое приключение. Я, может быть, при­му в нем еще разок участие, но сейчас меня ждут другие неотложные дела», — говорит он после того, как всю веселую компанию чуть не съели волки-оборот­ни с гоблинами. Причина такого странного поведения Гэндальфа заключается именно в том, что он слишком идеальный спутник героев. Он могущественный волшебник, он может почти все. Мы понимаем, что, если он будет рядом, геро­ям ничто не грозит. Чтобы усложнить задачу гномам и хоббиту, Толкин в сере­дине рассказа изымает Гэндальфа из повествования, и тогда роль спасителя переходит от сильного помощника к слабому, то есть к Бильбо. Хоббит обре­тает волшебное средство — кольцо, которое делает его обладателя невиди­мым, — и начинает вытаскивать гномов из самых страшных или нелепых ситуаций. При этом Бильбо меняется сам — из обычной сказоч­ной фабулы Толкин создает необычную историю про слабых героев, обретших свою собственную силу.

Паганель, Кью и Лисбет: brainy is the new sexy

В литературе XIX–XX веков, которая не использовала сказочные схемы напря­мую, вроде бы нет места волшебным помощникам. И все же они не исчезают, а трансформируются: теперь в роли волшебного помощника выступает ученый не от мира сего, обладающий сверхспособностями или сверхзнаниями, недос­туп­ными обычному человеку.

Примерно в 1864 году французский писатель Жюль Верн, никогда не поки­давший Францию и боящийся открытого моря, придумывает историю потер­пев­­шего кораблекрушение капитана Гранта и отправляет на его поиски шот­лан­дскую спасательную экспедицию. Вместе с ее членами на яхту «Дункан» случайно садится очаровательный заяц, напоминающий гигантский «гвоздь с большой шляпкой», а по поведению — рассеянного с улицы Бассейной. Это член всех возможных научных обществ, французский ученый-географ Жак Паганель, который вовлекает героев в увлекательное путешествие по 37-й параллели, ибо никто точно не знает, где конкретно потерпел крушение капитан Грант.

Голова ученого наполнена самыми необычными и полезными знаниями: Паганель дает советы, разъясняет возникшие вопросы и даже спасает членов экспедиции от людоедов-маори. И все было бы хорошо, но рассеянный геог­раф, как его называли бы сейчас, постоянно придумывает все новые (и невер­ные) теории о том, где именно следует искать капитана. В отличие от Серого Волка или Гэндальфа, которые знают все о своем волшебном мире, Паганель обладает только видимой полнотой знаний и поэтому часто ошибается.

В старых фильмах бондианы у агента 007 был помощник Кью (Q), который отвечал за снабжение главного героя всякими невероятными шпионскими гаджетами (типа очков, которые видят сквозь одежду, или машины, превра­щающейся в субмарину). Мы знакомимся с Кью в самом начале действия, когда он снаряжает Джеймса Бонда практически волшебными средствами, после чего исчезает из поля зрения. Бонд вспоминает о нем, только когда оказыва­ется, что Кью перемудрил и его гаджеты работают слишком хорошо. А вот в «Координатах „Скайфолл“» (2012) Кью меняется. Это уже не безумный уче­ный из лаборатории, появляющийся только в начале фильма, а молодой хакер, тоже совершающий ошибки и участвующий в действии на протяжении всего фильма.

Если чудаковатый исследователь может ошибаться, то другой помощник — гений с ментальными особенностями — не ошибается никогда. В романе 2004 года «Девушка с татуировкой дракона» Стига Ларссона появляется необычная пара детективов: журналист Микаэль Блумквист и молодая хакерша Лисбет Саландер. Ментальные особенности Лисбет делают ее гениальным взломщиком и помогают довольно заурядному журналисту решить дело.

Недаром героиня британского сериала «Шерлок» Ирэн Адлер, которая и сражается с «высокоактивным социопатом» Шерлоком, и восхищается им, все время повторяет: «Brainy is the new sexy».

Робот: бунтовщик или идеальный помощник

В 1921 году чешский фантаст Карел Чапек написал пьесу, которая, по сути, бы­ла политической метафорой: жадные люди создают универсальных механи­ческих существ, почти неотличимых от человека, чтобы те приносили при­быль. Чтобы назвать этих помощников, Чапек придумывает не суще­ствовавшее ранее слово «робот» от чешского robota («работа»). Если в русском языке «рабо­та» — это вообще любое занятие, занимающее время и приносящее пользу, то в чешское robota — это тяжелый и часто подневольный труд (кстати, слово «раб» тоже родственно «работе» в славянских языках). Поэтому неологизм Чапека одновременно указывает и на то, что эти механические существа постоянно работают, и на то, что они по сути своей рабы.

Так весь мир узнал о роботах, а также о том, что это будущие враги челове­чества. И то, что противостояние с ними пока воображаемое, не мешает обыг­рывать этот сюжет бесконечное количество раз — от сайлонов из телесериала «Звездный крейсер „Галактика“» и Терминатора до «Матрицы» и «Мира Дикого Запа­да».

Через 20 лет, в начале 1940-х, молодой фантаст Айзек Азимов создает мир, в котором взаимодействие с роботами происходит совершенно иначе. В нем действуют три закона робото­техники:

1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.

2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые отдает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому закону.

3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму законам.

В мире Азимова, управляемом этими законами, война с роботами — всего лишь страх, который надо преодолеть, ведь роботы — идеальные помощники чело­века. В 2067 году роботопсихолог Сьюзен Кэлвин объясняет молодому журна­листу: «Тогда вы не помните, каким был мир без роботов. Было время, когда перед лицом Вселенной человек был одинок и не имел друзей. Теперь у него есть помощники, существа более сильные, более надежные, более эффектив­ные, чем он, и абсолютно ему преданные. Человечество больше не одиноко».

Серия рассказов Азимова «Я, робот» показывает, как выстраиваются отноше­ния человека с новым идеальным помощ­ником. Робот примеряет на себя все роли: идеальный друг ребенка (а не истерич­ная мать, запрограммированная только на воспроизведение правильного образа жизни), фанатичный пропо­ведник и основатель новой религии (который считает людей низшей формой жизни), идеальный судья (в которого человек даже может влюбиться). Роботы, придуманные Азимовым, проходят весь путь эволюции человека, ведь на са­мом деле, как говорит роботопсихолог Сьюзен Кэлвин, «они чище и лучше нас».

Супергерои и коучи: где волшебный помощник умирает, а где выживает

В начале текста мы говорили о волшебной сказке и о том, как плотно ее схемы вошли в нашу жизнь. Часто мы не задумываясь следуем этим схемам и в жиз­ни: ходим на тренинги, «полностью меняющие подход к жизни», верим в вол­шебные средства, «преображающие тебя», и коучей, помогающих все наладить.

Но существует и другая схема — эпическая. Если главный герой волшебной сказки, в общем-то, такой же, как мы, то герой эпоса — совершенно необычное суще­ство. Об этом говорит вся его жизнь начиная с раннего детства: он растет не по дням, а по часам, обладает необычайной силой, может превращаться в зверей и так далее. Так что волшебный помощник ему не так уж и нужен. Эта схема тоже сохранилась в современной культуре, попав в основу комиксов и фильмов о супергероях. Они как раз и рассказывают о превращении обыч­но­го человека в полубожество, которое непременно спасет мир.

Впрочем, бывает и так, что супергерой или герой боевика берет на себя фун­кцию волшебного помощника. В 1980–90-х годах в СССР, а потом в Россию хлынул поток американских фильмов о сильных героях, которые в одиночку могут противостоять мафии, полиции, государству. Желание российских детей приобрести такого друга, как Шварценеггер или Брюс Ли, проникло в город­ской фольклор. В 1989 году фольклорист Вадим Лурье записывал в ленинград­ских школах учеников 5-го и 6-го классов. Вот такой сон рассказал и сам записал (поэтому орфографию и грамматику мы не меняли) один мальчик из 5-го «Б»:

«Ну сплю я однажды и перенесся в Китай к шаулиням. Пришол я там к ним научили они меня ихнему боевому искусству. Иду я обратно смотрю мне навстречу три ниндзя ну я их там избил раскидал. Иду дальше смотрю мне навстречу идет брюс-ли ну я с ним подружился и приехали мы с ним к нам в СССР. Тут находили бомжей и рэкетов и всяких там вымогателей и убийц сдали в милицию. Это все мы сделали за один месяц. А потом у нас в стране навелся порядок. В магазинах все было весь дефицит лежал. И по талонам и по карточкам ни чего не было. А всех которых мы сдали стали строить большие многоэтажные дома для всех нас. А потом брюс-ли уехал в китай».

Новая российская сказка этого времени втянула в себя и сказочную структуру, и жуткие реалии. Брюс Ли, подружившийся с пятиклассником, помогает ему восстанавливать социальный порядок, находить и преследовать бомжей и рэкетиров. В результате в магазине появляется отсутствовавший там дефи­цит, карточки отменяются, а «вымогателей и убийц сдали в милицию». Приме­чательно, что эти плохие люди (которых мы сдали) отправлены куда-то типа ГУЛАГа (они там принудительно работают на стройках). Получается, именно о таком помощнике в эпоху полного слома старых жизненных схем мечтало поколение девяностых.

Источники
Неклюдов С. Ю. Обречен ли царевич? О сюжетной реконструкции фрагментарных памятников традиционной словесности. «Осколки» в традиции: коллективная монография. М., 2020.
Пропп В. Я. Морфология сказки. Л., 1928.
Детский фольклор 1989 года: личная коллекция В. Ф. Лурье.
Horakova J. The (Short) Robot Chronicle (On the 20th Century Cultural History of Robots).
Lang A. The Brown Fairy Book. London; New York, 1904.
Maspero G. C. C. Les contes populaires de l’Égypte ancienne. Paris, 1900.

В славянских мифах и сказках встречались реальные географические точки: богатыри охраняли заставы крупных городов, герои отправлялись в плавание по Волге-матушке, а князья царствовали в своих землях — Новгороде, Суздале и Москве. А вот за молодильными яблочками персонажи сказок и легенд отправлялись в тридевятое царство, а чтобы найти смерть Кощея — на таинственный остров. Читайте, как при необходимости переплыть реку Смородину, найти ближайшее место ведьминских шабашей и посмотреть на горожан, которые спят пять месяцев в году.

В некоторых легендах славяне называли Лукоморьем заповедное место на самом краю земли. Здесь росло мировое дерево, с помощью которого можно было попасть в другие миры: его ветви достигали неба, а корни — подземного царства мертвых. Чаще всего таким деревом считали дуб. В поэме «Руслан и Людмила» загадочное место и дуб упоминал Александр Пушкин:

У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом…

По другим преданиям, Лукоморье — это волшебная страна. Ее жители 26 ноября — в день почитания святого Георгия Победоносца — впадали в спячку или даже умирали, а 23 апреля просыпались, воскресали. Эти даты в легендах появились неслучайно. Георгия Победоносца на Руси чаще почитали как землепашца, а не как победителя мифического змея. Поэтому и жители Лукоморья засыпали, когда кончались работы в поле, а приходили в себя к началу посевной на Севере. Ремесленники складывали на зиму все свои товары в удобное место, где любой мог взять их за разумную плату.

…Мертвецы, воскресая весною, рассчитываются с ними и всегда наказывают бессовестных; что там есть и другие чудесные люди, покрытые звериною шерстью, с собачьими головами, с лицом на груди, с длинными руками, но безногие; есть рыбы человекообразные, но только немые, и проч.
Николай Карамзин. «История государства Российского»

Остров Буян

Остров Буян в славянских мифах и сказках считался волшебным местом, где обитали души праведников. Чтобы добраться до него, нужно было переплыть океан.

Светло-голубое, блестящее небо лежит за облаками, или за дождевым морем; чтобы достигнуть царства солнца, луны и звезд, надо было переплыть воздушные воды. Таким образом, это небесное царство представлялось воображению окруженным со всех сторон водами, т. е. островом… Остров Буян — поэтическое название весеннего неба, а так как весеннее небо есть хранилище теплых лучей солнца и живой воды, которые дают земле плодородие, одевают ее роскошной зеленью, то фантазия сочетала с ним представление о рае или благодатном царстве вечного лета…

Фольклорист Александр Афанасьев. Из статьи «Языческие предания об острове Буяне»
Некоторые исследователи фольклора полагали, что у Буяна могли быть реальные прототипы. Филолог Михаил Болтенко склонялся к тому, что в легендах описывали черноморский остров Березань, а историк Вадим Вилинбахов считал, что это мог быть Рюген в Балтийском море.

На Буяне, по преданиям, хранились предметы с волшебной силой, например сундук с булатными ножами: «На море, на окиане, на острове на Буяне стоит железный сундук, а в железном сундуке лежат ножи булатные. Подите вы, ножи булатные, к такому-то и сякому-то вору, рубите его тело, колите его сердце». А еще — меч-кладенец и
Алатырь-камень, который часто упоминали в целебных и приворотных заговорах.

На Буяне, по преданиям, тоже рос старинный дуб. Некоторые сказки гласили, что в его ветвях спрятана смерть Кощея. А по другим легендам, на острове пережидали летнее время зимние божества Буря, Метель и Вьюга.
А еще остров Буян упоминал в «Сказке о царе Салтане» Александр Пушкин: мимо него пролегал путь в царство Салтана:

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана…

Еще одна волшебная страна из славянского фольклора известна под названием тридевятого царства, тридесятого государства, или просто золотого царства. Владимир Пропп писал: «Золото фигурирует так часто, так ярко, в таких разнообразных формах, что можно с полным правом назвать это тридесятое царство золотым царством».
Именно в тридевятом царстве жили цари и царицы, жар-птица и сказочные животные. Здесь же росли яблони с молодильными яблочками и текли источники с живой и мертвой водой, а еще — молочные реки с кисельными берегами.

По легендам, тридевятое царство располагалось очень далеко от Руси, «за тридевять земель» — отсюда и название. Чтобы до него добраться, нужно проехать множество стран и преодолеть разные испытания: сразиться
с чудовищами, пройти через густые леса и переплыть реки и моря.

Царство, в которое попадает герой, отделено от отцовского дома непроходимым лесом, морем, огненной рекой с мостом, где притаился змей, или пропастью, куда герой проваливается или спускается. Это — «тридесятое», или «иное», или «небывалое» государство. В нем царит гордая и властная царевна, в нем обитает змей. Сюда герой приходит за похищенной красавицей, за диковинками, за молодильными яблоками и живущей и целющей водой, дающими вечную юность и здоровье.

Филолог Владимир Пропп. «Исторические корни волшебной сказки»
В некоторых легендах эта страна представлена как потусторонний мир. Тогда тридевятое царство может располагаться под землей, как в сказке «Елена Премудрая» из сборника Афанасьева: «‎Долго ли, коротко ли — набрел Иван на подземный ход. Тем ходом спустился в глубокую пропасть и попал в подземное царство, где жил и царствовал шестиглавый змей. Увидал белокаменные палаты, вошел туда — в первой палате пусто, в другой нет никого, а в третьей спит богатырским сном шестиглавый змей».

В некоторых сказках все действие разворачивалось в тридевятом царстве. Однако чаще герой отправлялся туда, чтобы вернуть свою похищенную невесту, добыть молодильные яблочки или победить злодея.

Калинов мост и река Смородина

Царство мертвых от мира живых, по поверьям славян, отделяла Смородина — аналог древнеегипетской реки Стикс. Ее название, скорее всего, произошло от слова «смород», что означало «сильный, неприятный, удушливый запах». Саму реку в мифах чаще всего описывали как огненную или зловонную, наполненную серой, ее берега были усыпаны костями. При этом в некоторых историях Смородину считали притоком Волги.

Тут протекала-пробегала да мать быстра река,
По названию-ту реченька Смородина,
Она устиём-то впала да в Волгу-матушку,
Ах как Волга-то пала да во синё морё,
Во синё-то морё да во Каспийскоё.
Былина «Соловей Будимирович»

В фольклоре река Смородина часто представала в образе молодой девушки, которая беседовала с путниками:

Со броду кониного
Я беру по добру коню,
С перевозу частого —
По седелечку черкесскому,
Со мосточку калинова —
По удалому молодцу.
Баллада «Молодой солдат утонул в Москве-реке, Смородине»

Часть путников Смородина топила за их пороки — хвастовство, высокомерие, а других — пускала на соседний берег за «слова ласковые». Однако богатырям за переправу приходилось сражаться с чудовищами.
По преданиям, через реку был перекинут Калинов мост. Его название произошло от глагола «калить» — разогревать. Мост славяне тоже описывали как огненный, раскаленный докрасна.

Именно рядом с Калиновым мостом и рекой Смородиной жили, по легендам, сказочные персонажи — Баба-яга и Змей Горыныч. Здесь же богатыри сражались с Соловьем-разбойником, чудом-юдом и другими злодеями. Одна из таких битв описывается в сказке «Иван Быкович» из собрания Александра Афанасьева: «Пока чудо-юдо протирал свои глазища, богатырь срубил ему и остальные головы, взял туловище — рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а девять голов под калиновый мост сложил».

Нечистые места: Лысые горы и старые деревья

Лысой горой в славянском фольклоре называли возвышенности, где ведьмы устраивали шабаши и проводили темные ритуалы. Многие возвышенности рядом с крупными городами местные жители наделяли подобной славой — Лысые горы есть, например, рядом с Гороховцом и Владикавказом. Обычно их так называли, потому что на холмах не росла никакая трава. Считалось, что пляшущие на шабашах черти и ведьмы выжигали всю растительность.

Другими нечистыми местами славяне считали перекрестки, полевые межи и кроны старых деревьев. В одной быличке говорилось: «Моя соседка жила на хуторе, посреди поля груша большая была, старая, дичок. И к этой груше, знаете, ведьмы из России прилетали. Они до нее долетали то ли чертями, то ли такими птичками и танцевали на ней». Но самые важные ритуалы все же, по легендам, проводили на Лысых горах. Летали ведьмы в ступах, на метле, чертях или невезучих мужчинах, которых ловили накануне шабаша.

Длинной вереницею, перегоняя друг друга, неслись куда-то молодые и старые бабы — иные из них были красавицы, причем летели по небу в одних исподних рубахах или вовсе нагишом. Сидели они верхом на метлах, или в ступах, но большинство оседлали таких же несчастных мужиков, как Степаха, и немилосердно гнали их вперед. А впереди вдруг забелела в лунном сиянии высоченная гора, пустынная и округлая. И тут наш Степа понял, что это знаменитая Лысая гора, куда ведьмы и колдуны со всей Руси слетаются на свой шабаш. …И тут Степаха уяснил, что угодил на бесовскую свадьбу. Молодой козлоногий черт брал за себя хорошенькую ведьмочку. На троне, сложенном из костей грешников-самоубийц, сидел сам Сатана и с удовольствием поглядывал на невесту.

Легенда «Небесное путешествие» (по книге Елены Грушко и Юрия Медведева «Русские легенды и предания»)
Считалось, что шабаши ведьмы устраивали накануне церковных праздников, особенно часто перед Пасхой. Чтобы добраться до Лысой горы, они натирались специальным кремом из колдовских трав, младенческой крови и костей животных — именно такой в «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова использовала главная героиня.

Автор: Анастасия Войко

Сказка «Колобок» — одно из первых произведений, с которого дети начинают свое знакомство с народным фольклором. На этой русской народной сказке выросло не одно поколение. Но редко кто задумывается, что из себя представляет ее герой. Мы уверены в уникальности Колобка, которого считаем исконно русским персонажем. Что ж, пришло время узнать этого героя поближе, а также познакомиться с его многочисленными родственниками из сказок других стран.

Биография Колобка

Что из себя представляет колобок? Каждый знает, что это хлеб круглой формы. Но те, кто имеет дело с выпечкой, возразят, что изготовить хлеб в виде шара не так и просто. В печи он почти наверняка сплющится под собственным весом и потеряет форму. Оказывается, чтобы получился колобок, нужно воспользоваться особым рецептом.

С точки зрения кулинарной терминологии, колобок — это шарообразная хлебная буханка. У нее на Руси было несколько названий: колобуха, калабушка, колеб. Для изготовления такого хлеба брали муку нескольких сортов. Помните, как старуха «по коробу поскребла, по сусеку помела»? Все верно — колобок пекли из остатков муки пшеничной, ржаной, овсяной, и остатков квашни.

Хлеб получался пышный, пористый и легкий. Он раздувался в шар к концу выпечки и сохранял форму после остывания. Говорят, у него был отличный вкус и способность долго не черстветь. Так что нет ничего удивительного, что героя хотели съесть все встреченные им звери.

Колобки и роковая лиса

Оказывается, у хлебного беглеца есть множество братьев. Сказочные герои мучного происхождения есть у десятков народов мира. В Словакии знают Пампусика, в Венгрии Маленького Клецке, в Казахстане Баурсаха. Есть свой колобок даже в далекой Японии, правда, он из рисовой муки. Давайте познакомимся с самыми колоритными героями из теста.

Джонни-пончик из Англии ведет себя совсем как наш соотечественник. Только он еще более отважный и дерзкий. Джонни не только грубит встречающимся на пути лесным зверям, но и обманывает надежды целой бригаде голодных землекопов. Но исход у сказки такой же, как у нашей — Джонни-пончика слопала лиса.

В Шотландии есть старинная сказка про Крошку-лепешку. Как и следовало ожидать, это не простой хлеб, а из овсяной муки. В этой истории пока дедка, подоткнув килт, копался в огороде, бабка испекла две лепешки. Закончив работу, она оставила хлеб на столе и ушла по делам. Проголодавшийся старик, зайдя в дом, съел одну лепешку. Вторая решила не искушать судьбу и сбежала. Она прокатилась по дворам ткача, портного, мельника, кузнеца, пастуха. Но никто не смог поймать Крошку-лепешку. Но ее все равно в конце сказки съела… лиса.

У американцев есть сказка об Имбирном человечке. Он настоящий аристократ среди собратьев, ведь его испекли из бисквитного теста с молотым имбирем. Он сбегает сразу после извлечения из печи. Его уговаривали остаться старик со старухой, домашний скот во дворе, но все было напрасно. Итог предсказуем — Имбирный человечек забрел в лес и попал на зуб лисе.

Нестандартный финал

Можно подумать, что все колобки, независимо от «национальности», становятся лисьим обедом. В основном так и есть — этот небольшой хищник несет гибель ожившей выпечке. Но есть и редкие исключения, о которых всем следует знать. В первую очередь, это самый человечный колобок в мире — Толстый блин из Германии. Он рисковал стать жертвой трех пожилых фрау, зайца, волка, лошади, свиньи и козы. Но Толстый блин от всех укатился, чтобы добровольно отдать себя на съедение трем голодным детям.

Норвежский брат немецкого Толстого блина, который в одних регионах известен как Блин, а в других как Пирог, тоже был прытким малым. Он ускользнул от голодного многодетного семейства с 7 малышами, от курицы с петухом, гуся и утки. Но от судьбы не уйдешь и норвежского колобка все же съели. И это была обычная домашняя свинья.

Остается добавить, что русская народная сказка «Колобок» в ее современном виде не такая уж и старинная. Впервые она вышла в печать в сборнике собирателя фольклора А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки» в 1873 году. До этого о Колобке никто, скорее всего, не знал. Некоторые ученые утверждают, что очень похожая история ходила среди славянских племен во 2-3 веках нашей эры. Просто потом ее хорошенько забыли и только благодаря трудолюбивому и внимательному Афанасьеву мы ее не утратили навсегда.

В образах сказочных злодеев — Соловья-разбойника, Кощея Бессмертного, Чуда-юда — отражались представления славян о мире мертвых, их страхи перед природными явлениями и врагами Руси — монголо-татарами и другими кочевниками. Такие персонажи похищали возлюбленных, требовали дань, заколдовывали целые царства и даже вредили без причины. Разбираемся, почему герои славянских сказок и былин боялись чудовищ, как с ними боролись и как побеждали.

Чудовищные змеи

Как победить: отрубить все головы и сжечь тело
Чего бояться: огня, воды, волшебного сна

В мифах разных стран мира есть мотив змееборчества, популярен он и в русском фольклоре. Иногда персонажей-змеев отличали от человека только сверхъестественные способности. В некоторых сказках так называли злого богатыря, из ноздрей и ушей которого сыпались искры или валил огонь и дым. А в других преданиях ими считались чудовища с крыльями и несколькими головами: Змей Змеевич, царь Змиулан, Зилант Змеуланович, Тугарин-змей, огненный змей и Змей Горыныч.

В легендах змеи часто похищали девушек. Так это описано в сказке «Фролка-сидень»: «Однажды дочери царские припоздали в саду, засмотрелись на цветы; вдруг откуда ни взялся змий черноморский и унес их на своих огненных крыльях».

Еще чудовище собирало поборы. В «Сказке о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде» жители подземного, темного царства платили дань тоже девицами: «У царя их одна и есть дочь — прекрасная царевна Полюша, и ее-то поведут завтра к змею на съедение; в этом царстве каждый месяц дают семиглавому змею по девице, так уж и ведется очередь девицам — уж такой у них закон! Ныне наступила очередь до царской дочери».

Змей мог охранять границу между миром живых и мертвых. Например, сторожил Калинов мост через реку Смородину и пожирал всех, кто пытался перейти на другой берег: «Там есть широкая река, через реку — калиновый мост, под тем мостом живет 12-главый змей. Не пропускает он ни конного, ни пешего, всех пожирает».

Уничтожить змея, по легендам, было очень сложно. Он извергал огонь, устраивал потопы и погружал героев в сон. Богатырь обычно сражался с ним в одиночку: помощников чудище усыпляло. Чтобы победить змея, ему нужно было отрубить головы, а затем сжечь тело — иначе головы могли отрасти вновь. Но, даже когда герой побеждал в битве, его могли и дальше преследовать родственники чудовища — мать, сестры или теща.

Баба-яга

Как победить: сжечь или разрубить
Чего бояться: колдовства и злых советов

У Бабы-яги в русском фольклоре было много ролей. Фольклорист Владимир Пропп писал о яге-дарительнице, яге-похитительнице и яге-воительнице: «Воедино собрать их нельзя. Яга-похитительница, стремящаяся сварить или изжарить детей, и яга-дарительница, выспрашивающая и награждающая героя, — не представляют собой целого. Но вместе с тем они и не представляют собой двух совершенно различных фигур, объединенных только именем».

Яга-похитительница охотилась на детей, воительница гонялась за персонажами в ступе и сражалась с ними, а дарительница помогала побеждать злодеев и снабжала героя предметами с волшебной силой — сапогами-скороходами, гуслями-самогудами, скатертью-самобранкой. Но чтобы получить заветную вещь, нужно было пройти испытания.

Внешне Баба-яга напоминала мертвеца, поэтому у нее даже одна нога была костяной: «На печи, на девятом кирпиче лежит Баба-яга, костяная нога, нос в потолок врос… сама зубы точит».

Жила яга в избушке на курьих ножках на опушке леса — еще одной границе между миром живых и мертвых, иногда охраняла источники с живой и мертвой водой. Просто так попасть в жилище Бабы-яги было нельзя. Герой не мог перейти невидимую границу между мирами и читал заклинание: «Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!»

Баба-яга не только охраняла царство мертвых, но и колдовала. А иногда разлучала влюбленных, проклинала или травила героев, давала им вредные советы: например, убить царицу, превратиться в нее и выйти замуж за царя.
В разных сказках победить ягу можно было по-разному. Однако чаще всего ее гибель наступала от огня. Похитительницу персонажи обычно сжигали в печи. Воительница нередко умирала в погоне — падала в огненную реку или в яму с кипящей смолой. А еще Бабу-ягу можно было победить в битве, как в сказке «Иван Медвежье Ушко»: «Иван Медвежье Ушко тут ее схватил да и бросил об пол, схватил меч, ударил мечом и всю разнес ей, жизни не стало ейной». А вот яга-дарительница в сказках оставалась жива.

Кощей Бессмертный

Как победить: найти смерть Кощея в яйце
Чего бояться: колдовства

Кощей, или Кащей, Бессмертный во многом напоминает древнегреческого бога Аида, властителя царства мертвых. Персонаж русского фольклора так же жил под землей и владел магией. Страна Кощея иногда описывалась как самое сердце тридевятого царства, тридесятого государства. Композитор Михаил Гнесин писал: «Царство Кащея — это как бы центральная область в его владениях, всячески защищенных. Тридесятое царство обрамляет эту область, являясь ее защитой и стражем».

Кощея изображали как дряхлого, очень худого старика, иногда с клыками или крыльями. В то же время он считался могущественным колдуном: превращал царевен в лягушек и змей, а сам оборачивался вороном. А в сказке «Иван Соснович» Кощей заколдовал целое царство — заставил его окаменеть вместе со всеми жителями.

В большинстве историй Кощей уносил к себе в подземный мир девушек. Фольклорист Александр Афанасьев писал: «Как существо демоническое, змей в народных русских преданиях выступает нередко под именем Кощея Бессмертного. Значение того и другого в наших сказках совершенно тождественно: Кощей играет ту же роль скупого хранителя сокровищ и опасного похитителя красавиц, что и змей; оба они равно враждебны сказочным героям и свободно заменяют друг друга, так что в одной и той же сказке в одном варианте действующим лицом выводится змей, а в другом — Кощей».

Прозвище Бессмертный колдун получил из-за того, что убить его обычным способом — в поединке — было нельзя. В «Сказке про Кощея Бессмертного, Ивана-царевича и Булата-молодца» его гибель описана так: «Моя смерть далече: на море на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке — заяц, в зайце — утка, в утке — яйцо, а в яйце — моя смерть».

В более поздних сюжетах образ Кощея изменился: он стал не владыкой мира мертвых, а иноземным царем, врагом Руси. И вот этого персонажа победить в поединке уже стало возможно.

Как победить: разрубить тело на части
Чего бояться: огненного пальца

Владимир Пропп полагал, что в образе Чуда-юда выразились представления славян об «общей опасности, исходящей из окружающего… мира». Поэтому его описывали по-разному: как чудовище, воина-всадника или даже самого морского царя. Нередко Чудо-юдо тоже называли змеем со множеством голов.

Однако, в отличие от других злодеев, Чудо-юдо не крало девушек и не требовало дани. Филолог Федор Капица писал: «Чудо-юдо всегда выступает не как захватчик чужой территории, а как враг всего мира людей». Это чудовище творило зло без причины.

Чудо-юдо либо поднималось со дна морского, либо приезжало на коне из-за Калинова моста. Его появление сопровождалось раскатами грома, бурей, дождем.

Чудовище могло принимать вид различных зверей и даже предметов — иглы, веника. А его сила, по преданиям, была сосредоточена в огненном пальце, который нужно отрубить. Однако победить Чудо-юдо в одиночку было почти невозможно. В поединке герою помогали звери: ворон, медведь, собака, волк. Они разрывали тело чудовища на куски, чтобы оно не могло вновь возродиться. Подобная битва описана в сказке «Иван Быкович»: «Богатырь срубил ему и остальные головы, взял туловище — рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а девять голов под калиновый мост сложил».

Соловей-разбойник

Как победить: попасть заговоренной стрелой
Чего бояться: свиста

Образ Соловья-разбойника в преданиях был противоречивым. Иногда его представляли как человека, который может убивать своим свистом. А иногда — существом с птичьими крыльями. Жил Соловей-разбойник либо в огромном гнезде в лесу на девяти дубах, либо в тереме со своими детьми — на берегу реки Смородины. Злодей описан в нескольких былинах про Илью Муромца.

Пряма дорожка не проста стоит:
Заросла дорога лесами Брынскими,
Протекла тут река Смородина;
Еще на дороге Соловейко-разбойничек
Сидит на тридевяти дубах, сидит тридцать лет,
Ни конному, ни пешему пропуску нет…
Из былины «Первые подвиги Ильи Муромца»

Соловей-разбойник пытался напугать Илью Муромца своим свистом. Но богатырь победил злодея в схватке — подстрелил его из лука заговоренной стрелой. А затем Соловья-разбойника казнили.

Лингвист Всеволод Миллер полагал, что прототипом фольклорного злодея был обычный разбойник. Соловьем его прозвали за умение громко свистеть. Другие прозвища этого персонажа — Рахманьевич или Рахматович — произошли от фразы «вор Ахматович». А уже она образовалась от имени хана Золотой Орды Ахмата, который в 1480 году пошел войной на Великое княжество Московское, был разбит и бежал.

А вот Владимир Пропп писал, что образ этого злодея очень древний: «Генетически Соловей связан с той эпохой, когда человек еще верил в наличие двух миров на земле и снабжал эти миры границей и сторожем, имеющим чудовищный облик: или облик летающего зверя, или облик птицы». Поэтому в легендах герои часто встречались с ним на берегах реки Смородины, которая отделяла мир живых от мира мертвых.

Автор текста: Анастасия Войко

– Значит, запретить тебе жениться, на ком захочешь, они не могут? – уточнила Баба Яга.
– Не могут, – сказал царевич. – По царёву указу, всем его сыновьям позволено взять в жёны любых девиц, которые им приглянутся. Батюшка ещё добавил, когда подписывал: «Может, хоть вам повезёт!».
– И как? – полюбопытствовала Яга. – Повезло?
– Какое там, – вздохнул царевич. – Матушке не угодишь! Старший женился на боярышне – небогата, средний выбрал купцову дочку – незнатна. Чуть что, в слёзы: «нашли себе кого попало, мать не спросили, ничего хорошего не выйдет!». Обе невестки слова лишний раз сказать боятся. Недавно вот, именины у царицы были, одна ей в подарок рубашку вышила, вторая каравай испекла. Так матушка и тут в обиде: каравай-де непропечён, рубашка плохо шита. Братья с жёнами живут хуже некуда, ссоры да скандалы что ни день.
Царевич ещё раз горько вздохнул и махнул рукой.
– От меня-то тебе чего надо? – спросила Яга у пригорюнившегося гостя.
– Жениться я хочу, – в третий раз вздохнул царевич, – и невесту себе уже присмотрел, да как на братьев погляжу, с души воротит!

Яга задумчиво поцокала языком и распорядилась:

– Обожди тут.

И ушла куда-то за избушку.
Вернулась она с мокрыми по локоть руками, выпачканными в болотной тине.

– Держи, – с этими словами Яга сунула царевичу в руки свежепойманную жабу.
– И что мне с ней делать? – царевич, как было велено, ухватил жабу поперёк туловища, та возмущённо заквакала.
– Скажешь матушке, что жениться на ней хочешь, – объяснила Яга.
– На жабе?!
– Угу.
– Жениться?!?
– Да, – кивнула Яга. – И что бы царица не говорила, тверди одно: люблю-де не могу, только вот на этой жабе, слушать ничего не желаю.
Царевич попытался было схватиться за голову, но, поскольку в руке у него была зажата будущая жена, только шлёпнул холодными, мокрыми жабьими лапами себе по носу. Жаба заорала вдвое громче.
– Скандал же будет, на всё царство!
– Всенепременно будет, – согласилась Яга, – но ты стой на своём. А как настанет день свадьбы, веди во дворец свою девушку. Как её звать-то?
– Василиса.
– Веди её во дворец и всем говори, что это жаба красавицей обернулась. От большой и светлой любви. Если всё сделаешь правильно, матушка твоя будет счастлива, что невестка у неё – не жаба, а человек. Тут уж не до караваев с рубахами. Ну, а если всё же придираться начнёт, ты ей намекни, что от ссор да раздоров Василиса может и обратно в жабу превратиться.
– Понял, – сказал царевич. – А жабу мне потом, после свадьбы, куда девать?
– Обратно принесёшь, – ответила Яга. – В целости и сохранности. И смотри, обращайся с ней хорошо, невеста, как-никак! А для убедительности мы вот что ещё добавим. Иллюзия, конечно, но впечатление произведёт.

Яга прищёлкнула пальцами – и аккуратно надела на жабью голову невесть откуда взявшуюся крохотную золотую корону.

Мы говорим только часть этих пословиц, упуская из виду продолжение. А ведь оно сильно влияет на их смысл! И это не выдумки, которыми пестрит интернет. Всю информацию о русских пословицах я почерпнула из словарей, составленных более века назад. И более свежих источников, которым точно можно доверять.

Готовы отправиться в путешествие к прошлому русского языка?

1. Всяк правды ищет, да не всяк её творит

С этим смыслом были на Руси и другие пословицы: «Правду в свете всякий трубит, а творить её кто любит?», «Правду всяк хвалит, да не всяк её хранит». Ценили правду во все времена, потому что «правду водой не зальёшь, огнём не сожжёшь», и с этим невозможно поспорить. Все перечисленные варианты я нашла в «Большом словаре русских пословиц» В. Мокиенко.

А вариант «Всяк правды ищет, да не всяк её творит» был зафиксирован В. Далем в «Пословицах русского народа».

2. Век живи, век учись, а умрёшь дураком

Казалось бы, такая мотивирующая пословица «Век живи, век учись». Не прерывай процесс образования даже после школы и альма-матер. В общем-то, послание от продолжения не меняется, не зря говорили «Прекрасно и старому учиться мудрости».

Вот только если понимать забытые слова буквально, выходит, что и бесконечное обучение бесполезно. Хотя я думаю, что смысл концовки совпадает с известным изречением Козьмы Пруткова «Нельзя объять необъятное». Всего знать невозможно, как ни старайся.

3. Бедность не порок, но хуже порока

«Зимой без шубы не стыдно, а холодно!», — указывает нам Большой фразеологический словарь Михельсона, изданный в XIX веке. И тут же приводит несколько обидных формулировок, правда, с пометой, что это шуточные изречения: «Бедность не порок, а большое свинство», «Бедность не грех, а приводит в посмех».

Наиболее точное продолжение, на мой взгляд, даёт В. Даль: «Бедность не порок, а несчастье». И не поспоришь.

4. У страха глаза велики, да ничего не видят

Есть люди, — и таких немало,
Вся жизнь их — бесконечный страх,
Не Божьей мудрости начало,
А страх больной с бельмом в глазах.
Они живут в особом мире;
Им мало видеть то, что есть:
Где прочим дважды два четыре,
Там им с испугу пять и шесть.
Кн. П. А. Вяземский. «У страха глаза велики»

Вот такое стихотворение приводит словарь Михельсона, помимо забытого продолжения русской пословицы. И здесь же я нашла второй вариант: «У страха глаза как плошки, а не видят ни крошки».

5. От корма кони не рыщут, от добра добра не ищут

А здесь уникальная ситуация: у пословицы потеряли не продолжение, а начало! Концовку-то все знают, особенно хорошо оно знакома тем, кто смотрел советский мультик «Хвосты» 1966 года. Помните мудрого ёжика с палочкой? Он постоянно напоминал, что «от добра добра не ищут».

А в словаре Михельсона есть потерянное начало, которое усиливает это утверждение. У Даля я увидела другой вариант, не противоречащий другим: «От хлеба хлеба не ищут».

6. Хлопот полон рот, а перекусить нечего

То хлопот у нас полон рот, то забот, да суть одна: повседневных дел так много, что даже белка в колесе начнёт сочувствовать. Так говорят о ситуации, когда совсем нет свободного времени. «Хлопот Мартышке полон рот, и наконец она, пыхтя, насилу дышит», — красочно описал состояние И. Крылов в басне «Обезьяна».

А В. Даль в «Пословицах русского народа» зафиксировал неожиданное продолжение пословицы: «Хлопот полон рот, а перекусить нечего». То есть и толу от этих хлопот никакого.

7. Заварил кашу, так не жалей и молока

Оказывается, у пословицы с кашей столько вариантов, успевай только считать! Приведу вам несколько:

«Заварил кашу, так не жалей масла!»

«Как заварил кашу, так и выхлебай»

«Сам заварил кашу, сам и расхлебывай»

Все они тоже указаны в работе В. Даля «Пословицы русского народа». Каша здесь предстаёт как синоним суматохи и беспорядка. Почему? Интересное пояснение даёт «Учебный фразеологический словарь» Е. А. Быстровой, А. П. Окуневой, Н. М. Шанского:

«На Руси каша была не только повседневным кушаньем, но и обрядовым блюдом, которое подавали на званых обедах, праздниках, например, во время свадьбы. Варили ее сообща, так как это было хлопотно, отсюда и второе значение – "беспорядок, суматоха, сумятица, путаница"».

8. Утро вечера мудренее, жена мужа удалее

Ну что, девочки, вот и на нашей улице КамАЗ с пряниками перевернулся? Думаю, сейчас каждая запомнит продолжение известной пословицы и будет при случае о нём напоминать. У Михельсона я такой концовки не обнаружила, там только «Думай ввечеру, а делай поутру» указано.

А вот В. Даль всё-всё записал! И «Утро вечера мудренее, жена мужа удалее», и «Утро вечера мудренее, трава соломы зеленее». Оба факта справедливы и обжалованию не подлежат.

9. Чудеса в решете: дыр много, а выскочить некуда

Или, как пишет В. Даль, «Чудеса в решете: дыр много, а вылезть негде». Так говорят, когда речь идёт о чём-то невероятном, поражающем своей необычностью, а также о чём-то нелепом. Было даже такое выражение, записанное в словаре Михельсона: «Показать Москву в решете», что значило «обмануть, одурачить».

Кстати, там же мне попалось продолжение другой известной поговорки на схожую тему: «Чудо чудное, диво дивное: от чёрной коровки, да белое молочко».

Исследователи давно доказали, что у фольклорных мотивов разных стран есть общие корни. А с развитием художественной литературы писатели осознанно стали перерабатывать чужие произведения. Иногда — чтобы сюжет другой страны прижился в новой культуре, иногда — чтобы расставить новые акценты и поместить героев в другие обстоятельства. А порой считая, что оригинал недостаточно интересен и его можно улучшить. В материале читайте, на какие произведения опирались русские писатели и как меняли иностранные прототипы.

В 1841 году в сборнике Владимира Одоевского «Сказки дедушки Иринея» вышла сказка «Мороз Иванович». Часто говорят, что автор переработал русский сюжет о Морозко, но это не совсем так. У «Мороза Ивановича» есть немецкий прототип — «Госпожа Метелица», впервые изданная фольклористами братьями Гримм в 1812 году. Ее сюжет практически идентичен сказке Одоевского: добрая трудолюбивая сестра через колодец попадает в иной мир. Там она встречает повелителя зимы и служит у него в доме. При взбивании перины Госпожи Метелицы на земле идет снег, а перина Мороза Ивановича накрывает траву, чтобы она не замерзла зимой. В обеих сказках за хорошую службу повелитель зимы отправляет девушку домой с богатыми дарами. Ленивая сестра, позавидовав награде, тоже прыгает в колодец. Но для нее история заканчивается плачевно: у братьев Гримм она возвращается домой, облитая смолой, а у Одоевского — с глыбой льда вместо бриллианта и замерзшей ртутью вместо серебра.

В русской же народной сказке о Морозко девушку отправляют в лес, чтобы сжить со свету. Фольклорист Владимир Пропп считал Морозко и Госпожу Метелицу родственными персонажами, которые воплощают зиму. Оба они были популярны в народе: русских сказок о Морозко известно около 40, а немецких о Метелице и того больше. Братья Гримм записали лишь одну из версий, с которой Одоевский был знаком.

Сергей Аксаков. «Аленький цветочек» (1858)

Еще более запутанная история у сказки Сергея Аксакова «Аленький цветочек». Она вышла в 1858 году приложением к книге «Детские годы Багрова-внука». Уже после этого писателю попался сборник французских сказок «Детское училище», где было напечатано сочинение Жанны Мари Лепренс де Бомон «Красавица и зверь». Писательница обработала народный сюжет и впервые опубликовала его еще в 1756 году. «С первых строк показалась она мне знакомою, и чем далее, тем знакомее; наконец, я убедился, что это была сказка, коротко известная мне под именем «Аленький цветочек», которую я слышал не один десяток раз в деревне от нашей ключницы Пелагеи», — вспоминал Аксаков.

Во второй половине XVIII века в России был популярен перевод сочинения Лепренс де Бомон. Предполагается, что в 1790-е годы сказительница Пелагея услышала его в Астрахани и привезла в дом Аксаковых. И хотя в русском фольклоре тоже есть похожая сказка под названием «Заклятый царевич», анализ сюжетов показал, что известный Сергею Аксакову вариант был французского происхождения.

Всеволод Гаршин. «Лягушка-путешественница» (1887)

Сказку Всеволода Гаршина о лягушке, захотевшей полететь с утками на юг, впервые опубликовали в детском журнале «Родник» в 1887 году. К тому времени в мировой культуре было столько перепевов этой истории, что невозможно однозначно сказать, какими источниками пользовался Гаршин. Известно, что писатель был знаком с басней Жана де Лафонтена «Черепаха и две утки». Лафонтен, в свою очередь, позаимствовал сюжет у греческого баснописца Эзопа, жившего в VI веке до нашей эры. В античном варианте под названием «Орел и черепаха» орел внял просьбам черепахи научить ее летать, поднял в воздух и сбросил вниз.

Скорее всего, Всеволод Гаршин читал и сборник древнеиндийской литературы, где была история про черепаху, которую несли по воздуху два гуся. Под влиянием древнегреческого сюжета возникла албанская народная сказка «Орел и черепаха». В Китае популярна сказка «Обезьяна и черепаха». А японская народная сказка «Лягушки-путешественницы» напоминает названием произведение Гаршина, но отличается сюжетом. В ней две лягушки отправились из своих городов в соседние и встретились на полпути. Расспросив друг друга, горе-путешественницы пришли к выводу, что «люди — бессовестные болтуны: если хотите знать, то Киото и Осака похожи друг на друга, как два рисовых зерна».

Алексей Толстой. «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1935)

В 1923 году Алексей Толстой редактировал для берлинского издательства «Накануне» перевод сказки Карло Коллоди «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы». Итальянский первоисточник вышел в свет еще в 1881 году. А в 1930-е годы советское издательство «Детгиз» заказало вернувшемуся на родину писателю пересказ «Пиноккио». Алексей Толстой писал Максиму Горькому: «Я работаю над «Пиноккио», вначале хотел только русским языком написать содержание Коллоди. Но потом отказался от этого, выходит скучновато и пресновато. С благословения Маршака пишу на ту же тему по-своему. Мне очень хочется почитать эту книжку в Горках — посадить Марфу, Дарью и еще кого-нибудь, скажем Тимошу, и прочесть детям» (Марфа и Дарья — внучки Горького; Тимоша — прозвище их матери Надежды Пешковой. — Прим. ред.)

Толстой взял из первоисточника имя Буратино: по-итальянски burattino и есть «кукла, марионетка». Но сюжеты двух сказок во многом не совпадают: у Буратино не растет из-за лжи нос и он не превращается в финале в настоящего ребенка. В сказке про Пиноккио нет нарисованного на холсте очага и золотого ключика, а приключения заводят его в тюрьму, Страну Развлечений и цирк.

Лазарь Лагин. «Старик Хоттабыч» (1938)

Лазарь Лагин задумал историю про приключения джинна Хоттабыча в Москве, познакомившись с двумя зарубежными произведениями на эту тему. Первое он упомянул в предисловии к изданию 1955 года — это «Сказка о рыбаке» из знаменитого арабо-персидского цикла «Книга тысячи и одной ночи». Второй источник — повесть 1900 года «Медный кувшин» английского писателя Томаса Энсти Гатри (псевдоним — Ф. Энсти). В домашней библиотеке Лагина хранился русский перевод этой повести. В отличие от «Старика Хоттабыча» «Медный кувшин» был написан для взрослых и рассказывал про приключения джинна и вызволившего его лондонского джентльмена. Архитектор Гораций Вентимор мечтал завоевать сердце девушки из высшего света, а джинн Факраш-эль-Аамаш больше усложнял ему задачу, а не помогал.

Из-за радикального различия сюжетов повесть про Хоттабыча адаптацией можно назвать с натяжкой. Это самостоятельное произведение, в котором отразились современные автору советские реалии. Джинна освободил из заточения пионер Волька Костыльков. Из-за устаревших представлений Хоттабыча о мире друзья постоянно попадают в нелепые ситуации. В конце концов джинн решает выучиться и стать радиоконструктором. Обе повести с успехом экранизировали. В СССР был популярен фильм 1956 года «Старик Хоттабыч», а на Западе — голливудская комедия 1964 года «Медный кувшин» («The Brass Bottle»).

Александр Волков. «Волшебник Изумрудного города» (1939)

На момент написания «Волшебника Изумрудного города» Александр Волков преподавал высшую математику в Институте цветных металлов и золота. Книгу Лаймона Фрэнка Баума «Удивительный волшебник страны Оз» (в другом варианте — «Мудрец из страны Оз»), вышедшую в США в 1900 году, он прочитал на английском. Переводов этой сказки на русский язык тогда просто не существовало, и Волков решил сделать перевод так, как рассказывал эту историю своим сыновьям — поменяв имена и введя новых героев. Первый вариант рукописи, опубликованный в 1939 году «Детиздатом», имел подзаголовок «Переработки сказки американского писателя Фрэнка Баума». К концу 1941 года общий тираж книги составил 227 тысяч экземпляров.

В 1959 году вышла новая редакция повести, именно ее знают современные читатели. Волков ознакомился и с другими книгами Баума о стране Оз. Но они ему не понравились, поэтому остальные повести о Волшебной стране не имеют ничего общего с американскими. В 1971 году автор признавался: «Я написал повести «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» и «Семь подземных королей», которая должна была стать последней в цикле сказок о Волшебной стране. Но воля читателей оказалась сильнее воли автора. Посыпалось множество писем с протестами. <…> Цикл сказок о Волшебной стране продолжается, но Элли уже не пересекает Великую Пустыню, ее заменила младшая сестра Энни, о ней и ее друге Тиме О’Келли повествуют следующие сказки: «Огненный бог Марранов» и «Желтый туман».

В 1976 году вышла последняя повесть из цикла об Изумрудном городе — «Тайна заброшенного замка».

Самуил Маршак. «Двенадцать месяцев» (1943)

Сюжет о двенадцати месяцах, помогавших бедной падчерице раздобыть зимой сначала фиалки, затем землянику, а в третий раз — яблоки, известен в словацком фольклоре. В конце 1850-х — начале 1860-х годов легенду опубликовал словацкий фольклорист Павол Добшинский. В то же время народную сказку «О двенадцати месяцах» записала чешская писательница Божена Немцова, а уже в 1862 году ее перевел на русский язык Николай Лесков. Благодаря Лескову этот вариант стал известен в России, а сказку ошибочно посчитали чешской и даже богемской. На самом деле Божена Немцова указывала, что услышала ее в окрестностях Тренчина — словацкого города, никогда не входившего в состав Богемии.

Самуил Маршак уверял, что к моменту написания своей пьесы-сказки «Двенадцать месяцев» не был знаком с переводом Лескова, а лишь слышал «чешскую легенду» в чьем-то пересказе. К созданию сказки его подтолкнуло письмо юного читателя: «Мой шестилетний корреспондент спрашивает меня, почему я, которого дети считают своим собственным писателем, изменил им, и в последний год писал только для больших».

В 1943 году вышла прозаическая версия «Двенадцати месяцев» с подзаголовком «Славянская сказка». А в 1947 году ныне известную всем пьесу поставили в Московском ТЮЗе. В отличие от словацкой сказки у Маршака мачеха и сестрица отправили падчерицу в лес за подснежниками, чтобы исполнить приказ капризной принцессы. В финале злодейки превратились в собак. Народный вариант менее затейлив: красивую падчерицу решили извести, чтобы она не переманивала женихов у некрасивой родной дочери. А закончилась сказка гибелью мачехи и ее дочери в лесу.

Евгений Шварц. «Дракон» (1943)

В годы войны была написана и пьеса-сказка «Дракон» Евгения Шварца. Ее сюжет основан на восточных легендах. Тема змееборства — одна из самых распространенных в мировой культуре. Но в восточно-азиатском фольклоре, в отличие от европейского, эта история часто заканчивается не победой героя, а его превращением в нового дракона из-за жадности. Такой финал, например, у китайской сказки «О том, как Ча превратился в дракона». Наиболее вероятным первоисточником пьесы Шварца считается вьетнамская легенда о Ле Лое — герое, который смог убить дракона и остаться человеком, победив в себе корысть.

Евгений Шварц перенес действие в сказочный европейский город, над которым властвует Дракон. Рыцарь Ланцелот убивает чудовище и освобождает город. Но жители тут же с готовностью подчиняются новому тирану — бургомистру. Сам Шварц и первый режиссер-постановщик спектакля Николай Акимов настаивали, что под Драконом подразумевали фашизм, завоевавший Европу. Но пьесу запретили вскоре после премьеры в 1944 году — критиков возмутила «беспардонная фантастика Шварца», посмевшего утверждать, что угнетенный народ может искренне любить тирана. На театральные подмостки «Дракон» вернулся лишь в 1962 году. Одним из первых тогда поставил спектакль Марк Захаров — на сцене Студенческого театра МГУ. А в 1988 году Захаров снял фильм «Убить дракона» с Олегом Янковским и Александром Абдуловым в главных ролях.

Автор: Екатерина Гудкова