Говард Келли, подросток-сирота, был очень беден. Чтобы заработать себе на хлеб и на обучение, он разносил разные мелкие товары по домам. Однажды у него в кармане не осталось ни цента. Мучаясь от голода, он решил зайти в ближайший дом и попросить еды. Ему было ужасно неловко, но когда он подошел к дому, им овладело чувство решимости: откажут или нет, но будь что будет.

Он решительно протянул руку к звонку и несколько раз нажал кнопку. Но когда дверь открыла молодая и очень красивая девушка, Говард неожиданно растерялся. От недавней уверенности не осталось и следа. Просто ему стало стыдно просить у нее пищу. И тогда он, запинаясь от волнения, сказал:
– Можно… попросить у вас… стакан воды?

Девушка поняла, что юноша голоден и принесла ему большой стакан молока. Говард медленно выпил его и спросил:

– Сколько я вам должен? – Вы ничего мне не должны, – ответила девушка. – Моя мама учила меня никогда ничего не брать за добрые дела.

– В таком случае – благодарю вас от всего сердца! – ответил он.

Когда Говард Келли вышел из ее дома, он чувствовал себя не только крепче физически, но и морально. Теперь он был уверен: пока на свете есть такие щедрые и добрые люди, все будет хорошо!

Прошло много лет. И вот однажды одна молодая женщина, жительница этого города, серьезно заболела. Местные врачи не знали, что делать. В конце концов они решили послать ее в большой город на обследование к опытным специалистам.

Среди приглашенных на консультацию оказался и доктор Говард Келли. Когда он услышал название городка, из которого приехала эта женщина, его лицо оживилось. Он сейчас же поднялся и пошел в ее палату. Женщина, устав с дороги, спала. Врач тихо вошел в палату и сразу же узнал ее.

Да, это была она – та самая девушка, которая когда-то угостила его стаканом молока. Изучив историю ее болезни и данные результатов анализов, лицо врача помрачнело: «Она обречена!» Доктор вернулся в свой кабинет и некоторое время сидел молча, о чем-то размышляя.

Он думал об этой женщине, о своем бессилии помочь ей, о несправедливости судьбы. Но чем больше он думал, тем тверже становился его взгляд. Наконец он вскочил с кресла и сказал: «Нет, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы спасти ее!».

С этого дня доктор Говард Келли уделял больной пациентке особое внимание. И вот после почти восьми месяцев долгой и упорной борьбы доктор Келли одержал победу над страшной болезнью. Жизнь молодой женщины теперь была вне опасности.

Доктор Келли попросил бухгалтерию госпиталя подготовить ему счет за лечение. Когда ему принесли счет, сумма, которую должна была уплатить за свое излечение женщина, была огромна. И не удивительно – ее, можно сказать, забрали с того света.

Доктор Келли посмотрел на счет, взял ручку, что-то написал внизу счета и попросил отнести счет в ее палату. Получив счет, женщина боялась его развернуть. Она была уверена, что всю оставшуюся жизнь ей придется не покладая рук работать, чтобы его оплатить.

В конце концов, пересилив себя, она открыла счет. И первое, что бросилось ей в глаза, была надпись, сделанная рукой и располагавшаяся прямо под строчкой «Оплатить». Надпись гласила: “Полностью оплачено стаканом молока. Доктор Говард Келли”.

PS. Доктор Келли (Howard Kelly, 1858 – 1943) – не вымышленная личность, а известный терапевт, один из основателей первого в Соединённых Штатах Медицинского исследовательского университета Джона Хопкинса. История же о нём и о стакане поданного ему молока тоже достоверна и записана его биографом.

На днях я пригласил к себе в кабинет гувернантку моих детей, Юлию Васильевну. Нужно было посчитаться.
— Садитесь, Юлия Васильевна! — сказал я ей. — Давайте посчитаемся. Вам наверное нужны деньги, а вы такая церемонная, что сами не спросите... Ну-с... Договорились мы с вами по тридцати рублей в месяц...
— По сорока...
— Нет, по тридцати... У меня записано... Я всегда платил гувернанткам по тридцати. Ну-с, прожили вы два месяца...
— Два месяца и пять дней...
— Ровно два месяца... У меня так записано. Следует вам, значит, шестьдесят рублей... Вычесть девять воскресений... вы ведь не занимались с Колей по воскресеньям, а гуляли только... да три праздника...
Юлия Васильевна вспыхнула и затеребила оборочку, но... ни слова!..
— Три праздника... Долой, следовательно, двенадцать рублей... Четыре дня Коля был болен и не было занятий... Вы занимались с одной только Варей... Три дня у вас болели зубы, и моя жена позволила вам не заниматься после обеда... Двенадцать и семь — девятнадцать. Вычесть... останется... гм... сорок один рубль... Верно?
Левый глаз Юлии Васильевны покраснел и наполнился влагой. Подбородок ее задрожал. Она нервно закашляла, засморкалась, но — ни слова!..
— Под Новый год вы разбили чайную чашку с блюдечком. Долой два рубля... Чашка стоит дороже, она фамильная, но... бог с вами! Где наше не пропадало? Потом-с, по вашему недосмотру Коля полез на дерево и порвал себе сюртучок... Долой десять... Горничная тоже по вашему недосмотру украла у Вари ботинки. Вы должны за всем смотреть. Вы жалованье получаете. Итак, значит, долой еще пять... Десятого января вы взяли у меня десять рублей...
— Я не брала, — шепнула Юлия Васильевна.
— Но у меня записано!
— Ну, пусть... хорошо.
— Из сорока одного вычесть двадцать семь — останется четырнадцать...
Оба глаза наполнились слезами... На длинном хорошеньком носике выступил пот. Бедная девочка!
— Я раз только брала, — сказала она дрожащим голосом. — Я у вашей супруги взяла три рубля... Больше не брала...
— Да? Ишь ведь, а у меня и не записано! Долой из четырнадцати три, останется одиннадцать... Вот вам ваши деньги, милейшая! Три... три, три... один и один... Получите-с!
И я подал ей одиннадцать рублей... Она взяла и дрожащими пальчиками сунула их в карман.
— Merci, — прошептала она.
Я вскочил и заходил по комнате. Меня охватила злость.
— За что же merci? — спросил я.
— За деньги...
— Но ведь я же вас обобрал, чёрт возьми, ограбил! Ведь я украл у вас! За что же merci?
— В других местах мне и вовсе не давали...
— Не давали? И не мудрено! Я пошутил над вами, жестокий урок дал вам... Я отдам вам все ваши восемьдесят! Вон они в конверте для вас приготовлены! Но разве можно быть такой кислятиной? Отчего вы не протестуете? Чего молчите? Разве можно на этом свете не быть зубастой? Разве можно быть такой размазней?
Она кисло улыбнулась, и я прочел на ее лице: «Можно!»
Я попросил у нее прощение за жестокий урок и отдал ей, к великому ее удивлению, все восемьдесят. Она робко замерсикала и вышла... Я поглядел ей вслед и подумал: легко на этом свете быть сильным!

Трогательная сказка-притча про доброту и душевность.

- Бабоньки, слышали? К Никитичне, говорят, внука привезли!
- Да нешто у неё внук есть? Откуда?
- Дык, Светкин, поди!
- Какой Светкин? Она сколь разов приезжала, всегда одна.
- А велик ли мальчонка?
- Да годков девять на вид.
- Вот чудеса!

Бабы, стоя на крыльце сельпо, обсуждали самую свежую на этой неделе новость. К Евдокии Никитичне Горловой приехал внук. Большенький уже. Чего ж раньше не приезжал? Других-то, вон, каждое лето привозят. А у Никитичны и не знал никто, что он имеется.

И потянулись соседки к домику с синим забором: кто за солью, кто сказать, что ситец в сельпо завезли, а кто просто, мимо пройти, вроде, как по делу. Но Евдокия быстро эти хождения пресекла:

- Чего слетелись, как сороки? Эка невидаль, гость приехал. Нечего здесь высматривать.
Обиделись бабы, засудачили с новой силой.
- Ишь, как заговорила. Ну, приди она ко мне ещё за чем-нибудь.
- Стыдится показывать. Мальчонка, говорят, блаженный, дурачок.
- Да ты что?
- А то. Чего ты думаешь, они его столько лет прятали.

Шушукались, а сами, нет нет, да и поглядывали на Никитичны двор.

- Бабушка Дуня, а Бог есть?
- Есть, Никитка, как не быть.
- А он всем-всем помогает?
- Добрым помогает, а злым нет.
- Бабушка Дуня, а я добрый?
- Добрый, внучек.
- Значит, Бог и мне помогать станет?
- Не оставит тебя своей милостью.
- Бабушка, а "милость" - это от слова "милый"?
- Да, Никитушка, поди займись чем-нибудь.
- Бабушка Дуня, я порисую?
- Порисуй, дитёнок, порисуй.

Невысокий светленький мальчик достал альбом, налил воды в старую чашку с отбитой ручкой, и дотронулся кисточкой до бумаги.

"Господи, славный какой!" - Думала она, глядя с нежностью на тонкую шейку и давно нестриженные прядки волос. - "Неужели и мне на старости лет утешение..."

Она тайком перекрестилась на темную икону в углу.

Дочь Светлана росла у Евдокии своевольной, в непутёвую и скандальную мужчину родню. Сама Дуня ни за что бы не пошла замуж за Петра, но покойный отец настоял на этом браке. И Дуняша, как покорная дочь, перечить не стала. Пётр был хозяином справным, но отличался нравом крутым и неспокойным. Мог на жену руку поднять, на посиделках за словом в карман не лез, вспыхивал, как спичка от любого, показавшегося обидным, слова. И умер не своей смертью, убили как-то его, бунтаря, в пьяной драке.

Осталась Евдокия со Светочкой. Дочь росла гордой, неласковой. После восьмого класса уехала в город, в техникум. Да так и осталась там. Несколько раз приезжала в деревню к матери. Всегда одна. От материных вопросов отмахивалась, о себе не рассказывала, в гости не приглашала.

А тут, намедни, привезла в дом мальчонку, тихонького, улыбчивого. Говорит, сын. Евдокия Никитична так и села.

Оказалось, дочь в городе замуж вышла, родила мальчика. А сынишка какой-то не такой оказался, врачи постановили. Светлана, не долго думая, от него и отказалась. Только отец мальчика с таким её решением не согласился. Никитку себе забрал, и все годы сам растил. С дочерью не разводился, чтоб проблем не было, но вместе не жили. Света - своей жизнью, муж с сыном - своей.

Но случилась беда: отец мальчика кого-то там на машине случайно сбил и получил реальный срок - три года. Пришлось Светлане Никитку забирать. Только не нужен он ей, был и есть. Привезла матери: если, мол, и той не ко двору придётся, надо в интернат определять.

А Евдокия Никитична, как увидела эти глаза васильковые, да льняные мягкие волосики, сказала дочери: "Ты куда хочешь езжай, а внука - не отдам!" И Никитка сразу к ней потянулся. "Бабушка Дуня", да "бабушка Дуня". А ей на сердце тепло. Никто ведь раньше так не называл.

Никита тем временем закончил рисунок. Глянула Евдокия и невольно залюбовалась: солнце жёлтое, небо синее, а по небу ангел летит, с васильковыми глазами.

- Бабушка Дуня, тебе нравится?
- Нравится. Молодец ты, Никитушка. Славную картинку нарисовал.
- Папа говорит, что я когда вырасту, стану художником.
- А ты сам как хочешь?
- Я не знаю пока. Я, бабушка Дуня, хочу так сделать, чтобы все люди добрыми были. А такая работа разве есть?
- На любой работе, внучек, человек может так трудится, чтобы людям было лучше жить.
Никита задумался.

Помаленьку привык внук к жизни у бабушки. Да и Евдокия меньше тревожиться стала. Малец послушный, разумный. Что ж с того, что рассуждает не так, как другие дети. Вырастет, научится. Она уж и к учительнице сбегала. У себя-то Никитка в школу не ходил, с учителями занимался, что на дом приходили.

Арина Евгеньевна знания у Никиты проверила, по голове погладила.

- Могу я, Евдокия Никитична, с вашим внуком и дома заниматься. А только пусть он в сентябре в школу приходит. Учеников у нас мало, не как в городе, справимся.

Как узнал мальчик, что с другими детьми учиться будет, обрадовался. Бросился к учительнице, обнял:

- Вам Бог обязательно поможет! Бабушка говорит, что он добрым помогает. А вы очень добрая!
- Откуда ж ты знаешь, Никита? Ты же меня первый раз видишь.
- Я просто вижу. А хотите, я вас нарисую?
- Очень хочу! - Улыбнулась учительница.

И ведь нарисовал. Бабушка так и ахнула: вроде, и не то чтобы похоже, а только глянешь, и сразу понятно, кто на портрете. Видно, что Арина Евгеньевна, но только другая какая-то.
- Как же это, Никитушка, у тебя выходит?
- А это, бабушка Дуня, душа у учительницы такая. Я её так увидел. Можно мне отнести рисунок?
- Иди, миленький.

Учительница долго на портрет смотрела, похвалила Никиту, а когда он домой побежал, покачала головой вслед:
- Трудно тебе будет в этом мире, мальчик.

По разному относились к Евдокииному внуку в селе. Кто незлобиво смотрел, а кто и пальцем у виска крутил, когда мальчонка не видел. Непривычным казался он местным, не таким, как другие.

Рубили у Силантьевых кур к свадьбе, так он хозяйке прямехонько под топор бросился. "Не надо, тётенька!" - Кричит. - "Живые они!" А как увидел, что одна из хохлаток без головы через двор побежала, так и вовсе чуть чувств не лишился.

А то сосед Евдокиин после очередной попойки, разбушевавшись, пошёл на жену с поленом. Мальчонка через дырку в заборе во двор пролез, вцепился в громадного мужика:

"Дядя, людей нельзя бить!" Тот, хоть и пьяный, опешил, полено опустил, да не рассчитал, задел Никитку по плечу. На следующий день плечо опухло, посинело. Евдокия тряпочки в отваре смачивала, да прикладывала мальчишке. Сосед, протрезвев, виниться пришёл. Простил его Никита. Посмотрел своими ясными глазами:

- Дядя, вы ведь хороший! Только не деритесь больше. А то, когда у вас сыночек родится, он с вас пример брать будет.
- Какой сыночек? - Мужик аж поперхнулся. - Ну, Никитична, и пацан у тебя.
А вечером прибежал, поманил Евдокию в сени:
- Значит, тебе Машка сказала, что ребёнка ждёт?
- Ты о чём, Иван?
- Мальчишка твой утром про сына говорил.
- Да мало ли, что малой сказать может.
- Да в том-то и дело, что, по всем статьям, быть мне отцом. Только она сама ещё точно не знает, анализы сдать надо. - Иван изумлённо смотрел на женщину. - Ну, соседка, и внучок у тебя.

Так и повелось, где какая ругань или беда, Никитка тут как тут. Смотрит, улыбается, что с него взять, блаженный.

Только больше косились взрослые. А задиристые деревенские ребятишки, на удивление, не дразнили. Едва начиналась среди них ссора, появлялся Никита. Обиженного пожалеет, врагов помирит, игру для всех придумает. Интересно с ним ребятам. Даром, что странный.

"Миротворец ты наш!" - сказала как-то учительница Арина Евгеньевна, погладив Никитку по голове.
А когда в школу пошёл, так и вовсе все ахнули. Может, в математике мальчик не очень силён оказался, зато в рассказах ему равных не было. Любой урок мог так ответить, что ребята забывали крутиться и, открыв рты, слушали нового ученика.

- Ты, Никитушка, может, писателем у нас станешь? - Смеётся Евдокия Никитична.
- Не знаю, бабушка Дуня. - Пожимает плечами внук. - Я не решил пока.

Шёл раз Никита из школы через мост. Смотрит, внизу, в полынье, барахтается кто-то. Пригляделся. Ефимка! Цепляется руками за тонкий лёд, а тот крошится. Кинулся на помощь.

- Не подходи, Никитка, провалишься! - Кричит Ефим. - Беги за старшими.

Хотел Никитка послушаться, да видит, сил у Ефима совсем уже нет. Пока за помощью добежит, пока обратно, утонет друг. Сбросил мальчик курточку, размотал шарф и пополз. Лёд трещит - Никита ползёт, вода ледяная кожу обжигает - ползёт Никита, шарф впереди себя протягивает.

- Держись, Ефимка!

Ухватился товарищ за шарф. Тянет его Никита, обратно двинулся. Не выдержал лёд, и вот уже оба барахтаются в стылой воде, держат друг друга, как могут. Заметили их мужики с берега, вытащили обоих. Схватили в охапку и по домам разнесли.

Увидела Евдокия внука, руки затряслись. Давай быстрее согревать его, травами отпаивать. Не помогло. Заболел Никитка. Мечется в бреду, горит весь. Евдокия на икону в углу крестится. Слышит слабый голосок с кровати:
- Бабушка Дуня, не плачь. Ты же сама говорила, что добрым людям Бог помогает. Вот он нам с Ефимкой помог не утонуть.

А Ефимка тем временем, под окном ходит. Жалко ему Никиту. Переживает, что из-за него всё произошло. Мать дома наподдала, да разве от этого легче.

Не помогли мальчику бабушкины травы. Пришлось в больницу в город везти. Долго болел Никитка. Евдокия Никитична все глаза проплакала. Посмотрит на рисунки, по стенам развешанные, и в слёзы. Учительница Арина Евгеньевна тоже свой портрет рассматривала, рукой гладила. А потом предложила ребятам письма Никите написать. Ох, и старались. Кто писал, кто рисовал, кто поделку клеил.

И ещё один сюрприз для мальчика берегла бабушка: письмо от отца. Он и Евдокии Никитичне написал. Что живёт в поселении, будет очень стараться освободиться досрочно и приехать к ним.

Узнав, что Евдокия к внуку собирается, потянулись в дом и соседи. Гостинцы понесли. "Нельзя в больницу-то столько." - Отказывалась она. А люди идут и идут...

* * * * *

- Бабоньки, слышали? К Никитичне внучок вернулся!
- Да ты что! Слава тебе, Господи, выздоровел!
- Вернулся наш миротворец!
- Ой, Маш, здравствуй! Рожать-то когда тебе?
- Да к весне. Врачи сказали, сын у нас с Иваном будет!
- Ну, дай Бог! Дай Бог!

- Бабушка Дуня! Знаешь, я понял. Неважно, кем будешь, когда вырастешь. Просто надо быть добрым да? И тогда всё-всё получится!

Никитка смотрел на бабушку своими васильковыми глазами, а на картинке, прикрепленной к старой бревенчатой стене, летел по синему небу маленький ангел.

© Марина Пивоварова-Гресс

Наполни свое сердце добротой,
И нежностью, и радостью безмерной,
Надеждой и душевной теплотой,
Любовью, счастьем, безграничной верой.

Наполни свое сердце до краев
Улыбками друзей, родных и близких,
И пусть оно танцует и поет
На русском, итальянском и английском.

И пусть оно, как солнце, светит всем,
И лечит без лекарств и без таблеток,
А если есть хоть толика проблем,
Раскрасить их поможет ярким цветом.

Наполни свое сердце добротой,
Сиюминутно поделись с другими,
И стихнет тут же ветер ледяной,
И дождь прольется в чахнущей пустыне.

И кто-то то вновь поверит в чудеса,
А кто-то то путь отыщет в темной чаще,
Благословят кого-то небеса,
И непременно ищущий обрящет.

Отдав добро, не жди его в ответ,
И в этом есть, мой друг, секрет успеха!
Другим даря блага и яркий свет,
Ты будешь сам счастливым человеком!

Чеколаева Светлана

Тридцать лет назад работала я психологом в северном финском городке. Недалеко от полярного круга. Вокруг бескрайние леса, холмы и озера. Еще не тундра, сосны высокие и березы, но все же настоящий север. Народ живет на хуторах и в маленьких селах. От села до села можно ехать час и никого не встретить.

Два раза в месяц я принимала клиентов в самой дальней деревне. Машины у меня не было, приходилось ездить на попутных или на автобусе. Чаще на автобусе - мало кто ездил из деревни, особенно, зимой. Продукты привозил магазин-фургон.

Для приема клиентов мне предоставляли кабинет ветеринара. Сам он давно был на пенсии. Клиентам помещение нравилось, успокаивало и наводило на приятные мысли. На стенах висели старые плакаты с толстыми коровами и козами, похожие на те, что я видела в детстве у бабушки в колхозе: Хорошее здоровье и веселое настроение дадут нам пахта и простокваша!

31 декабря я закончила прием раньше обычного - клиенты с утра уже праздновали, так что явился только один, пожилой человек, у которого пришельцы с Юпитера уже лет десять нахально воровали стаканы и ложки, а также отливали бензин - им не хватало на обратный путь. Зимой он себя чувствовал лучше, пришельцы являлись реже, видимо, боялись морозов.

В три часа я уже была свободна, оделась и побежала к шоссе по узкой дорожке между сугробов. Мороз был крепкий. Солнце уже село.

Скоро пришел автобус. Людей в нем было человек десять, все, по финской привычке, сидели по одному, молча, уткнувшись в окна и газеты. Я тоже села у окна. Помню, как я была рада, что скоро приеду домой и успею приготовить новогодний ужин.

Автобус мчался по расчищенной дороге, мимо заснеженных холмов, машин навстречу не попадалось. В то время еще не было мобильных телефонов, так что тишину нарушал только мягкий гул мотора и тихое бормотание радио у шофера. Я рано встала в тот день, поэтому задремала. И не сразу поняла, почему окно вдруг оказалось подо мной. Финны - люди сдержанные, так что никаких криков не было, раздались только несколько сдавленных восклицаний непечатного характера. Радио продолжало тихо играть польку.

Какой-то высокий парень помог мне выбраться, я выпрыгнула из двери в сугроб и сразу провалилась по пояс. Автобус полулежал, упершись в толстенную сосну. Вокруг был темный лес. Над деревьями ярко горели звезды.

Кто-то успокаивал водителя, который явно был не в себе. Он методически стучал кулаком по своей голой голове. Во мне проснулся психолог, я сказала:

- Дайте ему шапку, будет мягче.

Удостоверившись, что никто из нас не пострадал и находится в полном порядке, за исключением некоторого нервного расстройства у водителя, мы решили идти вперед по шоссе и искать людей. Один мужчина сказал, что до ближайшего села километров тридцать, к новому году точно дойдем. Если, конечно, не замерзнем. Мороз крепчал.

Шапку водителя нашли, мы вскарабкались на шоссе. Оно было совершенно темное. Поэтому мы все сразу увидели впереди огонек. Я и не знала раньше, как это прекрасно - увидеть огонек в темноте.

Дружной толпой мы побежали вперед и через несколько минут оказались перед старым домишком, обшитым темно-красными досками. В оконце горел свет.

Помню, что никто даже не постучал, мы просто открыли дверь и вошли. Из сеней прошли в горницу, пиртти, как ее называют финны. Там за столом с кружкой в руке сидела маленькая старушка. Она изумленно смотрела на нас, как на пришельцев с Юпитера.

Все заговорили разом и стали рассказывать, что случилась авария, что автобус съехал с дороги в кювет, что водитель, кажется, тоже съехал с катушек и нужно позвонить в полицию.

Постепенно до старушки дошло. Она невероятно обрадовалась и бросилась к печке. Достала пирог и трясущимися руками стала наливать в кофейник воду...

К счастью, в доме был телефон. Обычный черный старинный телефон. Кто-то начал звонить в полицию. Я спросила:

- Можно я позвоню в детский сад? Мой ребенок...

Старушка замахала руками:

- Конечно! Звоните все! Небось родные-то беспокоятся!

- Я тоже позвоню, - сказал высокий парень. - Я оставлю пару марок тут, у телефона.

В то время телефонные разговоры в Финляндии стоили дорого. Компании брали за каждую минуту, даже если звонишь в соседний дом.

Старушка сказала:

- Не надо никаких денег!

Все начали звонить домой. Высокий парень подмигнул и указал на блюдечко. Люди потихоньку клали туда монетки и даже бумажные купюры.

Полицейские прибыли через полчаса, а через час приехал и другой автобус. Все это время мы сидели за столом, ели калакукко - ржаной пирог с ряпушками и пили кофе с вареньем из брусники. Старушка сидела во главе стола. Щеки ее раскраснелись, она улыбалась довольно и гордо, как маленькая старая королева. Когда мы уезжали, она вышла нас проводить и сказала:

- Вот и у меня в этом году были гости! Хорошего нового года!

И сейчас вижу, как стоит на крыльце покосившегося домишки сгорбленная фигурка в клетчатом платке... Стоит и счастливо улыбается...

Что сказать еще? Бывает, что мы сворачиваем с дороги. Опаздываем. Падаем в снег. Оказываемся не там, где хотели. Бывает вокруг темно и холодно. И одиноко, и страшно.

Но кто-то зажигает огонек. И неизвестная дорога удивительным образом приводит нас туда, куда надо. Где нас согреют и где и мы можем кого-то согреть.

Елена Вяхякуопус

Человеку уже далеко за 80... Казалось бы - самое время сидеть на веранде своей виллы, пить кьянти и смотреть на солнце, садящееся в океанские волны. Красиво, право слово. Тем более, что деньги позволяют и позволяют годы тяжкого труда. Они просто кричат: "Отдохни, ты заслужил отдых!!!". Но человек начинает свой день с того, что садится в свою машину и, заехав по дороге в магазин для животных, затаривается под завязку едой для собак и кошек, а затем едет в приюты, которые он содержит на свои средства, вместо виллы на берегу океана.

Он вместе с волонтёрами целый день находит и спасает выброшенных людьми животных. К концу дня он засыпает, едва коснувшись головой подушки. Этот человек не знает, что такое бессонница. Этот человек не знает, что такое безделье и скука. Ему некогда задумываться о своём возрасте и ждать смерти. Он каждый день надеется на следующий, потому что его самого ждут и надеются на его сердце. Ему просто некогда умирать. Смерть стоит в стороне и отворачивается от него, потому что ей не нужны люди, которые не боятся завтрашнего дня.

И столько людей и животных молит её отойти в сторону, что нельзя не уступить. Вот она и забыла о нём. Забыла, потому что количество живых душ, любящих его, просто невозможно сосчитать. Этот человек молод в свои 85 лет так же, как и тогда в свои двадцать пять, когда он ходил в военной куртке, чтобы согревать подобранных щенков и котят. Ему просто некогда стареть, потому что его сердце не постарело и душа так же молода, как и тогда.

И зачем ему вилла на берегу океана? Ведь там так одиноко и холодно осенними одинокими вечерами, а он не один. Его много. Его душа теперь в тысячах спасённых им живых существ. И ему не страшно. Ему нечего бояться. Он смотрит в завтрашний день и улыбается. Потому что завтра его снова ждет любимая работа и много, много счастья. Этого человека зовут Ален Делон. И поклонитесь ему до самой земли, ей Богу...